Светильник, зажженный в полночь, и другие пьесы - [19]

ФИРЕНЦУОЛА (нотарию). Вы записали? (Тот кивает). Дайте сюда.

^{Писец подходит к Генеральному комиссарию, передаст ему бумаги. Фиренцуола жестом отпускает его. Писец уxодит.}

Объявляю заседание закрытым. (Галилею). Обвиняемый, подпишите протокол.

^{Галилей подписывает не глядя.}

Повторяйте за мной клятву.

^{Повторяя вслед за Фиренцуолой слова клятвы, Галилей отстает на один счет, так что их голоса не сливаются в одно.}

ФИРЕНЦУОЛА И ГАЛИЛЕЙ. Возлагая руку на снятое Евангелие, я торжественно клянусь замкнуть свои уста печатью молчания. Ни словом, ни единым знаком я не разглашу, что происходило здесь.

^{Два доминиканца берут Галилея под руки и уводят его на другую сторону сцены. Она слабо освещена и представляет собой специально отведенное для Галилея помещение во Дворце инквизиции.}

ПЕРВЫЙ ИНКВИЗИТОР (Фиренцуоле). Ну-с, святой отец, каково ваше мнение?

ФИРЕНЦУОЛА. Что ж, он во многом признался. Мы имеем все основания взять его в заключение. И все-таки я недоволен.

ПЕРВЫЙ ИНКВИЗИТОР. Чем же, святой отец?

ФИРЕНЦУОЛА. Он решительно отрицает, что нарушил предписание. Действовал будто бы в рамках дозволенного.

ПЕРВЫЙ ИНКВИЗИТОР. И эта бумага кардинала Беллармино кое-что весит.

ФИРЕНЦУОЛА. Мы ничего не добьемся без покаяния. Почти ничего. Наши враги не преминут окружить его ореолом мученика науки. А вот если он покается, тогда этот процесс достигнет цели. Мы выставим Галилея слабым и непоследовательным, человеком без принципов. Он сам расшатает свой авторитет. Мы же ликвидируем еще одну опасность, угрожающую церкви. Надо сделать так, чтобы он покаялся. На меньшее мы не пойдем. (Осененный мыслью). Я, кажется, нашел способ. Я знаю, как развязать ему язык. Я вырву у него покаяние… Вырву!

^{Два инквизитора уходят, а Фиренцуола в луче света переходит на другую игровую площадку. Комната Галилея во Дворце инквизиции. Действие идет без перерыва. Фиренцуола старается заставить Галилея взять какую-то бумагу. Тот отстраняется от него.}

ФИРЕНЦУОЛА. Есть вопросы более важные, чем те, которыми занимается математика. Они связаны с нравственностью, с нашим отношением к богу, с нашим будущим. Мне безразлично, имеет ли Юпитер четыре спутника или не имеет вовсе. Меня волнуют вещи иного порядка, гораздо значительнее. Если нашей душе суждено погибнуть, какая разница — через восемьдесят лет или через восемьдесят миллионов? Время в руках всевышнего судьи. Помимо физического мира, существует мир духовный. Он бесконечно богаче, чем мир, в котором мы живем. И мы все станем его частицами. (Протягивая листок). Возьмите же!

ГАЛИЛЕЙ. Нет, ни за что! Мне не в чем каяться. Я готов ответить на все ваши вопросы. И если сочтете виновным, накажите меня. Но каяться мне не в чем.

ФИРЕНЦУОЛА. Вы хоть посмотрите.

ГАЛИЛЕЙ. Не хочу. Это текст покаяния.

ФИРЕНЦУОЛА. Мир может вот-вот рухнуть. Только единство христиан спасет человечество. Это единство зиждется на определенных верованиях о боге, человеке и мире. Тот, кто отрицает это единство, представляет угрозу миру.

ГАЛИЛЕЙ (отталкивая покаяние). Нет!

ФИРЕНЦУОЛА. Вы именно такой человек, Галилей. Вы подрываете единство мира. Вы несете хаос!

ГАЛИЛЕЙ. Нет, каяться я не буду.

ФИРЕНЦУОЛА. Вы утверждаете, что невиновны. Но по какой мере? По вашему собственному разумению? А если вы заблуждаетесь? Что, если князь тьмы избрал вас своим орудием и в эту самую минуту слепо исполняете его волю? Неужели у вас нет ни тени сомнения? Подумайте, Галилей, подумайте хорошенько! Если есть хоть тень сомнения… хоть тень тени, и если вы глушите его, тогда самые гнусные еретики: Лютер, Кальвин и прочие — святые по сравнению с вами. Они отпали от веры и нападают на церковь со стороны. А вы — вы губите то, к чему привязаны всем сердцем. Подумайте! Готовы ли вы взять на себя такую громадную ответственность! Что станется с вашей душой? Она будет гореть в адском пламени. Огонь будет жечь и пожирать душу, жечь и пожирать ныне и присно и во веки веков!

ГАЛИЛЕЙ (взял листок, просматривает его). «Пустое тщеславие!.. Низкое самодовольство… Честолюбие!» И это я должен говорить о самом себе? (Бросает бумагу на пол).

ФИРЕНЦУОЛА. Вы взяли у меня бумагу — это уже шаг вперед. (Поднимает листок, сует в руки Галилею). Не отступайте, ради спасения своей души, не отступайте. Крепче стойте в вере. Вы одолели первое препятствие. Это начало нашей общей победы. Вам не понравились иные выражения… и в самом деле, может быть, слишком сильные. Но неужели несколько слов встанут поперек пути? Человек — духовное существо с божественным предназначением. Это предназначение — единственное, что имеет смысл в последнем итоге. Не забывайте этого, Галилей! Я молю вас, и буду молиться с вами, дабы вы осознали вездесущее присутствие Господа нашего в смиренном подчинении воле его.

^{Потрясенный Галилей не сводит глаз с листка бумаги.}

(Фиренцуола начинает молитву). «Когда мои охолоделые и ослабшие руки…»

ГАЛИЛЕЙ. Молитва умирающего?!

ФИРЕНЦУОЛА (мягко). Молитесь со мной.

^{Фиренцуола читает молитву громко и решительно, тогда как Галилей вторит ему тихо, неуверенно, но постепенно его голос набирает силу, а голос святого отца слабеет. К концу сцены мы слышим едва ли не одного Галилея.}