Рассказы и эссе - [37]

Разносят похлёбку. Священнослужители (жрецы, некоторые в статусе волхвов) осыпают паству пшеничным зерном.

Впечатлила здравица юноши в славянском традиционном костюме, очень живописном: в белой расписной рубашке с характерным орнаментом, а сверху в овчине-безрукавке. Он сказал:

— Пью за того, кого скандинавы называют Один, а мы, русские, — Перун.

КЛАВИРШПИЛЕР И ШУЛЕРА [9]

«У немцев — большая культура», — говорил нам школьный преподаватель географии. Учительница самого немецкого (тогда в деревнях учили немецкий язык, очевидно, для того, чтобы не застали врасплох, как в недалеком еще сорок первом) прямым текстом такого произнести не решалась. И у себя дома это заявление любимого учителя в те шестидесятые годы пересказать мне было нельзя: отец хмуро молчал о войне, но однажды ночью я проснулся в ужасе, который не проходит до сих пор, от сонного его крика за стеной: «Бросай меня здесь!» и какая-то фамилия. Но тот, которого я так и не узнал, раненого моего отца не бросил, а в пятьдесят третьем я появился на свет.

Учитель географии застенчиво как-то сообщил, что на немецком языке слово «композитор» звучит как компонист. Пианист — как клавиршпилер. А учителей они называют лернерами. Учеников же, как ни странно, киндерами и шулерами. Сейчас, когда я пишу эти строки, не могу избавиться от подозрения, что ученик по-немецки — не шулер, а что-то иное. Но не хочется вмешиваться в свои воспоминания, чтобы все окончательно в них не перепуталось. По крайней мере, нет никакого сомнения в том, что Людвиг ван Бетховен был и остается великим немецким компонистом. И в том, что Джамлет Дадешкелиани, экс-вор в законе, экс-князь сванов и впоследствии циркач, заслуженный артист Грузинской ССР, родился без обеих рук, но природа компенсировала его увечье: пальцы на ногах у него были длиннее и ловчее, чем у многих на руках.

Так вот, речь пойдет, друзья мои, о великом немецком клавиршпилере и многочисленных его шулерах. Наш учитель географии явно хотел поговорить о них, но душа его властно влекла к разговору о Джамлете Дадешкелиани, с которым он в Кутаиси пил шампанское. Учитель наш держал граненый стакан в правой руке, артист — в правой ноге.

Он уважал Людвига ван Бетховена, добрый и никогда не умещавшийся в рамках урока физической географии наш учитель. Каждый раз, когда заходила на уроках речь о немецком компонисте и клавиршпилере, географ всем нам, шулерам сельской школы, рекомендовал питать к нему аналогичные чувства уважения. Потому что немец был совершенно глухим, но тем не менее его имя стоит в одном ряду с именами величайших музыкантов Германии конца XVIII века. Глухой — и такая точность! Географ, стоя у физической карты мира с указкой из самшита, об изготовлении коей есть особенная история, учил нас удивляться этому. Тут вспоминался Джамлет Дадешкелиани, родившийся без обеих рук, но с сильно развитыми пальцами на ногах, которыми он в молодости воровал, а в зрелом возрасте делал чудеса на арене цирка. Пальцами ног он и из пистолета стрелял, и в карты мухлевал, и тут же мог нарисовать любую девушку, застенчиво поднявшуюся к нему на арену цирка. А в свободное от манежа время пил шампанское в кругу многочисленных друзей и поклонников.

А Людвиг ван Бетховен в конце жизни совсем ничего не слышал. Утешая слепого своего приятеля-поселянина, он говаривал ему, что не менее тягостно не слышать шума листвы и музыки ветра. Учитель географии, рассказывая об этом, почему-то вставал у политической карты и тыкал самшитовой указкой по оливкового цвета контурам Германии, изрядно потеснившейся в результате двух мировых войн.

«Покойного Джамлета Дадешкелиани, — продолжал он, — впервые я увидел в Кутаиси».

Мне понятен наш учитель. Людвига ван Бетховена он уважал, но откуда он мог знать его музыку? Зато видел на арене искусство Джамлета Дадешкелиани. Вот он выходит в накидке-безрукавке, скидывает ее и оказывается во фраке. Садится. Раз-раз, движениями ног он засучивает штанины панталон. Пальцы у него были длинные и узкие. Как положено аристократу. «Конечно, на ногах, — слушать надо внимательно, — сердился учитель географии. — Рук-то у сванского князя Джамлета Дадешкелиани не было». И можно ли упрекать в чем-то доброго лернера географии: ведь Людвига ван Бетховена он признал. И сказал об этом вслух. Но по-настоящему волновался он не от «Аппассионаты». Он волновался из сострадания к инвалидам и гордости: преодолели-таки природное увечье, что немец, что сван. В сострадании своем он размышлял: немец был глухой, но музыку делал. Но и наш-то, вообще без рук, мог раздать карты так, чтобы тебе три короля, себе три туза. Даже на известной картине «Ленин и Горький слушают «Аппассионату»» по-настоящему музыку слушает только Ленин. Выходец из интеллигентной семьи, он слушает, мечтательно сощурив глаза, и грезит о мировой революции и о том, как реорганизовать Рабкрин. Горький же, выскочка и баловень, больше притворяется перед другом, будто и его захватила музыка, а самому подай Шаляпина, подай извозчика и — в «Яр» к венгерским хористкам.

Вообще-то, это настолько сложный вопрос, что хочется вопрошать: «Антвортен зи, битте, глюклихе фройляйн аус Дойчланд: хабен зи герн ди вундербаре музик фон Людвиг ван Бетховен?»