А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то. Вот просит он, к примеру, Васену Власьевну блинов испечь — масленица все же. А она ему:
— Не стоишь ты, голодранец, блинов!
— Ну, коли так, не пеки, если не хочешь, — соглашается Арсений, легко так, без всякой обиды. А Васена Власьевна нарочно тогда напечет полную миску с верхом и ему под нос:
— Ешь, бездельник, чтоб все съедено было!
Вот Арсений сидит за столом и ест, давится. А Васена Власьевна устроится напротив и давай приговаривать:
— И долго ты, дармоед, будешь на моей шее сидеть?
Ну, здесь ее, конечно, понять можно: Арсений какой месяц уже без работы. У них на мебельной фабрике вообще черт знает что творится. Сначала-то просто-напросто перестали выдавать зарплату. Полгода, наверное, не платили. Потом фабрика заключила договор с какой-то конторой ритуальных услуг, и стали вместо денег выдавать похоронные комплекты — обивку для гробов, простыни. Когда Арсений первый раз принес все это домой, у них в комнате такой крик стоял, что Лукичевы, соседи, мимо их двери ходить боялись.
— Ты что, моей смерти хочешь? — доносился голос Васены Власьевны. — Не смей больше носить!
Утром Арсений выходит на кухню с чайником, там Лукичевы, муж и жена, картошку чистят. Лукичев спрашивает:
— Ну, что там у вас?
— Да все хорошо, — отвечает Арсений. Потом боком так поворачивается, а у него на скуле, под глазом, здоровый синяк.
— Клянусь, все хорошо, — снова говорит Арсений. — Я всем доволен.
А несколько месяцев назад на фабрике взяли и сократили половину работников. И опять Васена Власьевна на супруга:
— Почему же именно тебя? Других-то ведь оставили! Дурак ты и простофиля!
Арсений, конечно, все это время подрабатывал как мог. Где машину разгрузит, где бутылки пустые соберет. Лукичев, сосед, говорил ему:
— Ты бы торговлей лучше занялся. Сейчас только торговля и кормит.
Сам Лукичев был вроде коробейника — торговал в электричках всякой мелочью: зубные щетки, дамские зонтики, карманные фонарики, наборы ножей. А супруга его Капа время от времени ездила в Польшу с товаром — ночные рубашки, простыни, белье. В Польше она закупала японскую музыкальную аппаратуру — и обратно. Арсений часто провожал ее до вокзала и встречал, когда она возвращалась, — таскал тяжеленные сумки. Какой-никакой, а все заработок. А еще Арсения часто звал в свой ларек Ашот Гургенович — полы вымыть, прибраться, мусор выкинуть. Только Васене Власьевне все равно не угодишь, всегда она недовольна. Вернется Арсений грязный, усталый, а она ему:
— И на кого ты похож? Над тобой же смеются все! Другие люди как люди! Все приличные! Один ты — босяк! Голь перекатная! Харитина Яковлевна вон, на что инженер, химик, — пирожками стала торговать, сама пекла. Теперь смотри ресторан собственный под окнами. Квартиру сыну купила…
Арсений молчит, ничего не отвечает. Васена Власьевна тогда говорит ему:
— А я обед сегодня не варила…
И Арсений не обижается:
— Нет так нет… Я тут хлеба немного при нес… Пожуем — и ладно…
Другой раз еще лучше. Наложит ему Васена Власьевна полную тарелку гречневой каши, да только такой, какую давно пора выбросить — зеленая вся.
— Ешь, не выкидывать же!
Другой бы возмутился, наскандалил, а Арсений ничего, ест себе да похваливает:
— Никогда не пробовал такой вкусной каши…
Как поест, Васена Власьевна командует:
— Ступай посуду мыть. Кастрюлю вычисти. Да веник захвати — у плиты подмести.
Вот возится Арсений на кухне, сосед Лукичев у форточки стоит, курит.
— И как ты с ней живешь? — спрашивает. — Она же ведьма!
А Арсений, как всегда, только отшучивается:
— А ты разве не слышал? Новый указ вышел. Чтобы теперь, значит, жены мужьями повелевали…
— Да точно я тебе говорю — ведьма! — настаивает Лукичев. — Она тут к нам как-то зашла… За солью, что ли… А я только стакан перед собой поставил. Бутылка у меня как раз была. Ну, налил я в стакан, а она поглядела так — стакан и лопнул. Ни с того ни с сего… Я туда-сюда, пока за тряпкой ходил, гляжу — бутылки нет, пропала. «Где бутылка?» — спрашиваю. А она мне: «Только мне и заботы за твоими бутылками глядеть!» И ушла. И что интересно — тараканов у нас после нее стало видимо-невидимо…
— Ну и что, нашлась? — спрашивает Арсений.
— Кто?
— Бутылка, спрашиваю, нашлась?
— Нашлась-то нашлась. Да знаешь где? На шкафу. Вот кто ее туда поставил?
Теперь еще Арсению другое испытание — старик Федор Кузьмич. Комната его рядом, через стенку. Ходит старик по квартире в длинной, ниже колен, рубахе, сверху халат. Голова лысая и борода белая. Откуда он взялся — никто не знал. Говорили, что раньше когда-то, давно еще, жил он в Сибири, где-то под Томском, в скиту — вроде как отшельник, пустынный человек. Теперь вот каким-то образом здесь, в квартире, оказался. С утра до вечера старик торчал в ванной — мылся в который раз или платки носовые стирал. Платки он менял каждый день. Как развесит на кухне, соседи только удивляются: откуда у него такие тонкие платки? Никто таких отродясь не имел. Все, конечно, со стариком скандалили — в ванную из-за него нельзя попасть. Одно только и утешало, что Федор Кузьмич дома бывал не всегда. Время от времени приезжали за ним санитары и увозили его в больницу. Месяц его не видно, потом снова появлялся.
