Сразу-то, как Егор родился, ничего необычного в нем не заметили. Мальчик как мальчик, разве что тихий только. Никогда не кричал, не капризничал. Смотрит как взрослый. Слизнёва, крестная, заметила, когда его крестили:
— Белый он у вас какой-то… Будто ангел с небес…
Когда уже он в школе был, мать сетовала:
— Что ты все один да один… Ровно старик какой. С ребятами бы поиграл.
У него и кличка в школе была — «де́вица».
— Эй, де́вица! — кричали ему. — Идем с нами! Покурить дадим!
Он и дома больше молчал, слова из него не вытянешь. Как гости к отцу с матерью — Слизнёва там, крестная, с мужем или еще кто, — Егор всегда к себе уходил. Закроется в комнате и сидит, ангелов из бумаги вырезает. Или еще пристрастился — книги духовные читать. Ему бы уроки делать, учебники учить, а он — Священное Писание. Мать всем жаловалась:
— Наш Егоша совсем затворник… Мы его так и зовем — Егоша-затворник… Как он жить будет — не знаю… Хлебнет горя…
Отец, тот все больше кричал на Егора, бранился почем зря.
— Да шевелись же ты, нюня! Чисто колода! Спишь, что ли, или помер?
Егор от этой ругани совсем терялся, как неживой делался. «А вдруг отец убьет меня?» — думал. Однажды во сне тот даже явился ему в каком-то диком облике. Уши свинячьи, на лбу — рога. «Я — сатана! — кричит. — Я тебя одолею!»
А потом вдруг, это Егор уже школу кончал, стали замечать что-то необычное, а именно — будто кто невидимый оберегает его. Хотя, конечно, может, просто случай, но все равно удивительно — сколько раз был он на волоске от гибели, и всегда выходило так, будто кто-то спасал его.
Однажды, к примеру, идет Егор по улице. Весна, оттепель, с крыш капает. Шагает он себе не спеша — и вдруг, рассказывал он потом, будто голос ему: «Остановись… Постой минуту». Егор остановился, огляделся — никого. Только сделал два шага, громадная глыба льда сорвалась с крыши и упала перед ним. Не задержись он, угодила бы прямо на него.
Другой раз и того чудесней. Баловались ребята в школе, возились, бегали. А потом вдруг возьми и случайно толкни Егора. Упал он, да так неудачно, что головой о батарею ударился. Крови совсем не было, только он в беспамятство впал. Принесли его домой, а он никого не узнает. Врач, которого вызвали, лишь руками развел:
— Если к утру не придет в себя — в больницу…
Ночь прошла, а утром Егор поднимается как ни в чем не бывало, будто и не было ничего накануне. Врач приходит, глазам своим не верит. Потом уже Егор рассказал, что приснился ему сон.
Сначала увидел он соседа Пыхтеева, который помер в прошлом году. Егор спрашивает его: «Ты за мной?» А Пыхтеев отвечает: «Нет еще». Потом увидел Егор очень ясно, будто он в гостях у какого-то священника. Батюшка лежит на диване, за спиной подушка в белой наволочке. Одна пола рясы у него отвернулась и видна подкладка — розовая, с белыми полосами. Батюшка встал с дивана, а ростом он ниже Егора. Смотрит Егор — в руках у него икона в золоченой раме. На иконе — женщина какая-то в платье василькового цвета, на голове покрывало темно-синее. Егор стал припоминать, кто бы это мог быть. Он решил, что это Мария Магдалина, которая жалуется императору Тиберию на Понтия Пилата и подносит ему красное яйцо. «Только где же яйцо?!» — думает он, разглядывая икону. Батюшка тут благословляет его, делает иконой крестное знамение. И Егор теперь видит, что никакая это не Мария Магдалина, а Пречистая Владычица, только без Предвечного Младенца. Прижался он к иконе лицом — и все пропало, а он проснулся.
Доктор выслушал его и говорит:
— Что же это за батюшка такой был? Видно, молился он за тебя. И вот вымолил исцеление у Божьей Матери…
Вот тогда-то, сразу после этого случая, Егор и сказал родителям, что хочет после школы идти в духовную семинарию.
— Больше мне некуда, кроме как туда…
Дома, конечно, скандал. Отец так кричал, что Егор вовсе дурачком сделался. На него будто столбняк нашел. Стоит, ни рукой, ни ногой шевельнуть не может.
— Совсем дурак! — орал отец. — Ты погляди вокруг, дубина! Что творится-то! Свобода! Люди только жить начали! Работай — не хочу! Сейчас богачом в одну ночь сделаться можно! Все вертятся, крутятся! А ты — попом! Точно, что дурак! Таким, видно, и родился!
И чем больше отец кричал, тем больше его разбирало. Разошелся — сердце унять не может. Будто пьяный от ругани сделался, по комнате бегает.
— И зачем таких земля носит? Тебе бы вовсе рождаться ни к чему!
Ночью у Егора истерика — судороги, слезы. Мать капли ему какие-то давала.
— И откуда ты такой взялся? — причитала она. — Все люди как люди… А ты будто с неба свалился. Будто и не я тебя рожала…
Утром отец ходит по дому, глаза в землю прячет, на Егора не глядит. Потом не выдержал, подошел к нему — и на колени.
— Прости меня, сынок! Прости за ругань! Сам не знаю, что со мной… Будто дьявол какой подзуживает…
Егор-то, конечно, его простил, только сказать этого не может — речь он после вчерашнего потерял. Стоит посреди комнаты, мычит, плечо у него левое дергается и голова трясется. Ну, через три дня его отпустило, и все пошло по-прежнему.
А сразу после школы родители надумали женить Егора. Мать невесту ему нашла на своей работе. Маленькая такая, худенькая, лопатки торчат. Она как увидела Егора, так во все глаза на него и уставилась. На работе потом рассказывала:
