Болотный попик - [3]

— Раньше-то я хорошо жил, — рассказывал Мефодий Свиридович. — Боевой ветеран, инвалид… Пенсию аккуратно носили, вовремя. А теперь все по-новому. Кругом все дельцы, коммерсанты… Только и дела, что торгуют… Я до вас, батюшка, на паперти здесь сидел, милостыню просил Христа ради…

Каждый почти день Егор ходил по домам, навещал тех, какие сами ходить не могут. Носил им молоко, хлеб, помогал по хозяйству. Чаще всех бывал он у бабы Прасковьи. Ее в поселке так и звали — Параскева-болящая, с постели она не вставала. Принесет ей Егор молока, а она всегда одно и то же:

— Заждалась я, отец Георгий… Не хочет, видно, Господь прибрать меня… Не милостив ко мне…

— Не говорите так, матушка, — увещевает ее Егор. — Это вас дьявол смущает…

— Не верю я ни в какого дьявола. Нет его… Верить в дьявола — это грех.

— А дьяволу только это и нужно, — говорит Егор. — Чтобы в него не верили. Нет его — и говорить не о чем… Нет уж, матушка… Если вы верите в Бога живого, надо верить и в другую личную силу — темную, противную Богу.

— А я вот не верю… В Воскресение верю, а в дьявола — нет. Ты скажи, отец Георгий, будет Воскресение или нет?

— А Воскресение уже совершается, — отвечает Егор. — Мы воскресаем, когда познаём Бога истинного. Как познаем, всякий раз и воскресаем.

Егор часто прибирался у Прасковьи в комнате — подмести там, мусор выкинуть. Вот идет он по двору с помойным ведром, на лавочке сосед сидит, Гвоздарёв, жестянщик.

— Нет, батюшка, — говорит он. — Не Георгий ты! Тот с копьем и на коне. А ты — с ведром помойным…

Этот Гвоздарёв проходу не давал Егору. Как увидит, что Егор к Прасковье пришел, тут же за ним. Встанет в дверях и начинает с порога:

— Меня вот что интересует. В Библии, к примеру, сказано: сотворил Бог небо и землю. Ну, хорошо, это я допускаю… Только вот что интересно — из чего же, спрашивается, Господь творил? Из какого то есть материала? Вот я, скажем, воронку какую делаю или бидон. Так мне же ведь материал нужен, жесть. А там как? Материя, что ли, какая особая? Она что же — до Бога, значит, еще была? Или вовсе творил он из ничего — из пустоты? Как это понимать?

— Я не могу вам ответить, — говорил Егор. — Это все богословские споры. Я в них не силен…

Помолчит он, вспомнит семинарию и добавит:

— Я ведь болотный попик… Лапу лягушке перевязать — это по мне. А высоко я не забираюсь…

Только Гвоздарёв не унимается:

— Или вот еще… Там же в Библии: и сказал Бог — сотворим человека… А кому он это сказал? К кому обращался? Ведь нет же никого… Одни скоты, гады и звери… Вот вопрос… И где он сам находился, когда ничего не было?

— Я же говорю вам — я не богослов. Я — болотный попик.

Другая старушка, к которой ходил Егор, Карповна, та в другом конце поселка.

Домик ее — совсем развалюха, возле оврага, на склоне, тропинка к нему узенькая между двумя глухими заборами, вся травой и лопухами заросла. Спускаешься — только и думаешь, как бы не свалиться. Вот приходит к Карповне Егор, она спрашивает:

— Какой сегодня день, батюшка?

— Среда, матушка, среда.

— Надо же, — скажет Карповна. — А я думала, пятница.

Иной раз придет к ней Егор, а у нее гости — Шубёнкова и Переслегина, вместе когда-то на ферме работали. Сядут возле кровати и давай поселковые новости обсуждать.

— Иду я сегодня утром, — говорит Шубёнкова, — а Павлина уже спешит… Опять, значит, пошла…

— Мажет кума телегу, хочет успеть до снегу, — вторит ей Переслегина.

— Что это за Павлина? — интересуется Егор.

— Возле магазина живет, — отвечает Карповна. — Пропащая совсем… Загул ьная…

— И не загульная она вовсе, — защищает ее Шубёнкова. — Болезнь у нее такая… А женщина она хорошая…

Тут Переслегина поднимается с табуретки и начинает кружиться на одном месте.

— Хорошая, хорошая… Ах, какая хорошая… Испила кума бражки, да хватилась рубашки…

— А все через козу, — вставляет Карповна.

— И муж у нее хороший, — продолжает Шубёнкова. — Федотий Кузьмич, плотник. Совсем в рот не берет, ни капли…

— Зато Павлина за него старается, — опять веселится Переслегина. — Вот уж точно: женился рак на лягушке…

Егор снова спрашивает:

— Какая же это Павлина?

— Да хорошая она, хорошая, — говорит Шубёнкова. — Все у них хорошо. В доме всегда порядок, чистота. Как придешь, стол накроют. И никакого вина… Слабость у нее вот только, вроде болезни… Вдруг ни с того ни с сего уходит из дома и идет в пивную забегаловку, что на шоссе. А ведь дома никогда не пьет. И не скажешь, чтоб напивалась в пивнушке. Никто не видел, чтоб она валялась где или еще какое безобразие. Но вот посидеть в пивнушке — это ей обязательно.

— А все через козу, — опять вставляет Карповна.

— Какая еще коза? — спрашивает Егор.

— Коза у нее есть, Сильва, — поясняет Шубёнкова. — Так она эту Сильву больше мужа любит. Все дни в сарае с ней пропадает. Возится, как с дитем, играет…

— Детей у них нет, вот она с козой и играет, — вторит Переслегина. — Баба дурует, а деду грехи.

Тут Карповна говорит:

— Дьявол в этой козе… Это точно… Вот он и посылает Павлине искушение… А выгнать бы его… Павлина и поправится…

Егор только вздыхает:

— На все воля Божия.

— Только тебе, батюшка, отец Георгий, не выгнать его… Слаб ты для этого… Тут человек сильный нужен…