Болотный попик - [2]
— Я ему, наверное, не понравилась… А так он хороший… Добрый… Я уже и влюбилась в него… Он не как другие… Сейчас все зарабатывать ищут… А он не может — я, говорит, для этого не гожусь… А нам бы и моих денег хватило… Зачем нам «мерседесы»?
Отец опять кричал на Егора:
— Чем она тебе не хороша, идиот? Что ты нос воротишь? Чего жениться не хочешь?
Вот тогда-то Егор и сказал:
— Нельзя мне жениться… У меня сердце слабое…
Родители, конечно, сразу не поверили, повели к врачу. Врач долго выслушивал Егора, выстукивал. Потом говорит:
— Все верно: сердце никуда не годится… Тоны глухие… Расширение влево… Ослабление мышцы левого желудочка…
Дома мать плакала, а отец сказал:
— Что ж, видно, делать нечего… Не судьба… В армию тебя не возьмут… Работа нормальная тоже не для тебя. Ни к чему ты, видно, не способен. Шут с тобой! Иди в семинарию!
Мать собрала Егора в дорогу, как могла, — немного денег, сколько было, продукты на первое время.
— Страшно мне за тебя, — говорила она. — Пропадешь ведь… Жил бы себе дома. Куда уж тебе соваться?
А Егор ничего, не боится. Добрался до Москвы, оттуда в Лавру, к Троице-Сергию. Через месяц получают отец с матерью от него письмо: «Представьте себе — счастливый случай. На первом же экзамене — у меня сердечный приступ. Меня и зачислили так, без экзаменов. Сказали — не надо больше сдавать. Просто чудо. Не иначе — кто-то молится за меня…»
В семинарии Егор, как и в школе, был на особицу, сам по себе. Идут к обедне или ко всенощной, он позади всех, в одиночестве. В хоре семинарском стоял где-то сбоку, его сразу и не увидишь. Соберутся, к примеру, семинаристы вина выпить по случаю какого-нибудь праздника, Егор в стороне.
— Ты что же, не хочешь с нами стихарь обмыть? — обижались на него.
В семинарии ему и дали прозвище — «болотный попик». Однажды стал он в постель ложиться, а у него на простыне — лягушка. Вокруг хихикают:
— Болотный попик, исцели хромую лягушку… Перевяжи болящую лапу…
Преподаватели же хорошо к нему относились, жалели, особенно учитель словесности Опоркин.
— Это ничего, что здоровьем слаб, — говорил он. — Сила Господа в немощи совершается. Ведь как было дело? Все сатана окаянный. Истыкал он Адама палкой и впустил в него семьдесят недугов. Господь спрашивает: «Зачем ты, проклятый дьявол, недуги впустил в человека?» А окаянный сатана отвечает Господу: «Если болезней не будет у человека, он до конца Тебя не вспомнит, а если заболеет, всегда будет в страданиях призывать Тебя на помощь». Так-то вот…
После выпуска дали Егору приход в самом заброшенном захолустье, где-то под Ефремовом, в глухом поселке. Протоиерей, ректор семинарии, когда провожал его, сказал:
— Слабый ты только очень… Как ты там будешь? Дьявол-то силен!
Егор погостил немного дома — и в дорогу. Отец провожать его не пошел. Мать сказала — ругается тот сильно.
— Ты не обижайся на него, Егоша. Ведь отчего он так? Всю жизнь мы работали, а жили как нищие. Теперь смотрим — вроде другие времена. Думали, выйдешь ты в люди и нас вытянешь… А ты — вон как…
До Ефремова Егор добрался быстро, на другой же день, а оттуда два дня не мог попутную машину до поселка найти — не ездит туда никто. Хозяйка, у которой он нашел в поселке комнату, Фелицата Прокофьевна, жалела его:
— Что ж это вас к нам-то прислали, в нашу дыру? Неужто получше места не было?
Церквушка, в которой Егору служить, крошечная, тесная, повернуться негде. И запущенная очень — везде пыль, паутина. Прихожан у Егора мало — какие из стариков больны, какие уже и вовсе с постели не поднимаются. Первое время, правда, часто ходили три девушки, совсем молодые, — смотреть на нового батюшку. Но потом и они перестали. Егор как-то случайно слышал их разговор:
— Тщедушный он какой-то, некрасивый, — говорит одна. — И ростом не вышел, совсем коротышка.
— А бородка-то, бородка, — смеется другая. — Жиденькая, две волосинки…
А третья говорит:
— А мне жаль его… Сердце у него одинокое…
Егор потом еще несколько раз видел эту третью в храме. Как-то после службы она провожала его до дому. Звали ее Аидой.
— У меня весной мама умерла, — рассказывала она. — А тут недавно во сне явилась. Говорит — замуж тебе надо…
— Да, да, — отвечает ей Егор. — Умершие все рядом с нами, так с нами и живут… Тут вот в чем дело… Если есть только этот мир, то все в нем бессмысленно: болезнь, страдания, смерть. Все получает смысл, если есть жизнь невидимая.
Аида слушала Егора, слушала, а потом, когда они уже возле дома были, и говорит:
— Хотите, я буду к вам приходить убираться, готовить?.. Я могу и жить с вами…
Егор слабо так улыбнулся:
— Мне нельзя с женщиной жить… У меня сердце слабое…
Аида сначала молчала, потом заплакала.
— Я все одна, одна… А мне тоже семьи хочется, мужа… Здесь же нет никого…
— Бог даст, все у тебя будет, — утешает ее Егор. — Вон ты какая красивая — глаз не оторвать. Ты только не ожесточайся. Это от демона. Демон ожесточает сердца наши…
Больше Аиду Егор в храме не видел. Он как в должность свою вошел, ему сразу и помощник сыскался — Мефодий Свиридович, хромой старик с военными орденами. Мефодий Свиридович следил за порядком, прибирался в храме, помогал во время службы. Денег за труды не брал, просил только поесть что-нибудь. Егор покупал ему из еды что мог — у самого денег-то негусто.
«— Вы теперь не лопатники, а бойцы Красной Армии, — сказал полковник. — Красноармейцы. Будете на этом рубеже оборону держать. — А оружие? — спросил кто-то. — Как же без оружия? Никиша все переживал за брата, а Серафим его успокаивал: — Да жив твой Дося. Не суждено ему раньше срока пропасть…».
«— Как же ты попала сюда? — спрашивает ее Шишигин. А жена хохочет, остановиться не может: — На то и святки… Самая бесовская потеха… Разве ты не знаешь, что под Рождество Господь всех бесов и чертей выпускает… Это Он на радостях, что у него Сын родился…».
«По выходным Вера с Викентием ездили на дачу, Тася всегда с ними. Возвращалась с цветами, свежая, веселая, фотографии с собой привозит — Викентий их там фотографировал. На снимках все радостные — Вера, Тася, сам Викентий, все улыбаются. Дорик разглядывал фотографии, только губы поджимал. — Плохо все это кончится, я вам говорю…».
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
Сначала мы живем. Затем мы умираем. А что потом, неужели все по новой? А что, если у нас не одна попытка прожить жизнь, а десять тысяч? Десять тысяч попыток, чтобы понять, как же на самом деле жить правильно, постичь мудрость и стать совершенством. У Майло уже было 9995 шансов, и осталось всего пять, чтобы заслужить свое место в бесконечности вселенной. Но все, чего хочет Майло, – навсегда упасть в объятия Смерти (соблазнительной и длинноволосой). Или Сюзи, как он ее называет. Представляете, Смерть является причиной для жизни? И у Майло получится добиться своего, если он разгадает великую космическую головоломку.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
ДРУГОЕ ДЕТСТВО — роман о гомосексуальном подростке, взрослеющем в условиях непонимания близких, одиночества и невозможности поделиться с кем бы то ни было своими переживаниями. Мы наблюдаем за формированием его характера, начиная с восьмилетнего возраста и заканчивая выпускным классом. Трудности взаимоотношений с матерью и друзьями, первая любовь — обычные подростковые проблемы осложняются его непохожестью на других. Ему придется многим пожертвовать, прежде чем получится вырваться из узкого ленинградского социума к другой жизни, в которой есть надежда на понимание.
«Ашантийская куколка» — второй роман камерунского писателя. Написанный легко и непринужденно, в свойственной Бебею слегка иронической тональности, этот роман лишь внешне представляет собой незатейливую любовную историю Эдны, внучки рыночной торговки, и молодого чиновника Спио. Писателю удалось показать становление новой африканской женщины, ее роль в общественной жизни.
Рассказ был написан для сборника «1865, 2015. 150 Jahre Wiener Ringstraße. Dreizehn Betrachtungen», подготовленного издательством Metroverlag.
Проза Ильи Крупника почти не печаталась во второй половине XX века: писатель попал в так называемый «черный список». «Почти реалистические» сочинения Крупника внутренне сродни неореализму Феллини и параллельным пространствам картин Шагала, где зрительная (сюр)реальность обнажает вневременные, вечные темы жизни: противостояние доброты и жестокости, крах привычного порядка, загадка творчества, обрушение индивидуального мира, великая сила искренних чувств — то есть то, что волнует читателей нового XXI века.