Терпеливый Арсений - [2]

— Возят тебя, возят, а все без толку, — ворчала Васена Власьевна.

Ну, что правда, то правда. Федор Кузьмич как был странный, так и остался. Вроде бы все ничего, только нет-нет, да что-нибудь и выкинет. Однажды, к примеру, вышел из комнаты и ходит по квартире с кружкой, воду по сторонам плескает. Спрашивают: что ты делаешь? А он молчит. Ну, кружку у него отобрали, только в тот же день на лестнице пожар — квартира соседняя загорелась. Другой раз Лукичева Капа отругала Федора Кузьмича за то, что из ванной с утра не вылазил, да к вечеру и слегла — живот у нее пучит, давит, будто камни внутри. А утром Федор Кузьмич зашел, дал ей водички какой-то своей — и все как рукой сняло. Или другой случай. Вечером как-то поздно зовет Лукичева Капа Васену Власьевну в коридор. Смотрит, а в щель под дверью Федора Кузьмича свет виден. И ведь знают, что старика нет дома, в больницу его утром увезли, а свет, вот он — сначала горел, а к ночи погас… И вот как-то само собой вышло, что Арсений при старике оказался, будто так оно и должно быть. Вроде сиделки или прислуги сделался. На прогулки его водил, в комнате убирался, поручения всякие исполнял. А Федор Кузьмич известно — не простой, с причудами. Приготовит ему Арсений суп овсяный, а старик тарелку отодвигает:

— Пересолено… Я это есть не буду…

И опять Арсений не сердится, не обижается. Тарелку выльет, другую еду подаст. Федор Кузьмич ест, рассказывает:

— Я когда в келье сибирской жил, меня хорошо угощали. Особенно в праздники. Народу-то ко мне много ходило. Пирогов нанесут, лепешек. Я ни от чего не отказывался. Особенно оладьи любил с сахаром.

Или однажды рубаха у старика на локте прохудилась. Арсений сам, своими руками заштопал, а Федор Кузьмич взял и порвал снова.

— Кое-как сделал, любезный… Не нравится мне… Рубаха белая, а заплата цветная…

С халатом была история. Халат у Федора Кузьмича вконец износился. Арсений уж чинил его, подшивал, целую неделю возился. А Федор Кузьмич даже в руки не взял.

— Выбрось его… Он же ветхий совсем… Мне новый нужен…

Арсений в этот день как раз деньги должен был получить у Ашота Гургеновича за уборку. Вот он взял и купил старику халат, подержанный, правда, на вещевом рынке. Васена Власьевна как узнала, чуть из дома Арсения не выгнала.

— Совсем спятил? Дома ни копейки! А он — халат! Психу какому-то свихнутому!

Теперь опять же цветок. Федор Кузьмич в кухне на окне держал в горшке какой-то куст. Что это за растение — никто не знал. Пыльные, сухие ветки без единого зеленого листочка. Только Федор Кузьмич каждый день напоминал Арсению: не забудь полить. А там сколько ни поливай — прутья и есть прутья, и земля в горшке твердая как камень. Все только смеялись над Арсением.

— Я этот куст выброшу! — кричала Васена Власьевна. — Грязь еще разводить!

И опять на Арсения:

— Дурак, ты и есть дурак! Что ты связался? Никакой гордости, честное слово!

Арсений сначала молчал, а потом вдруг и говорит:

— Ты вот все бранишься, душа моя, а того не знаешь, что сосед наш не просто Федор Кузьмич, а сам государь-император… Венценосец! Александр Павлович! Слава России!

— Час от часу не легче! — охнула Васена Власьевна. — Теперь еще и венценосец!

— Он мне сам говорил!

Васена Власьевна разговаривать не стала, только пальцем у виска покрутила. Вечером встречает в коридоре Лукичевых.

— Новость слыхали? — спрашивает. — Император у нас объявился! Прямо в нашей квартире!

И рукой на дверь Федора Кузьмича показывает. Лукичевы развеселились от всей души. Долго потом на кухне расшаркивались друг перед другом — «ваше величество».

— С этим психом не соскучишься!

А через неделю, в самом начале сентября, именины Васены Власьевны, гости собрались — три человека: Алдошкины, муж и жена, и Недорезов Митяй Маркович с первого этажа. Арсений развлекал их — Васена Власьевна просила. Петухом кукарекал, коробок спичек жевал. Или еще: зажигал свечку и руку над огнем держал. Алдошкина Клементина только вздыхала:

— Счастливая ты, Васена. Вон какой муж у тебя. Позавидуешь… А мой-то глухарь-глухарем — ничего не слушает… Одна гордость…

— Да что там! — машет рукой Васена Власьевна. Подзывает она Арсения и говорит ему:

— Будь любезен, передвинь вон тот шкаф от двери. Уж больно тесно стоит, проходу мешает.

Клементина Алдошкина даже испугалась:

— Да ты что, Васена! Побойся Бога! Здесь полк солдат нужен! Разве сдвинешь?

А Арсению хоть бы что. Подошел к шкафу, уперся плечом и давай толкать что есть силы. Пот с него градом, красный весь, жилы на лбу вздулись. Шкаф, конечно, ни с места.

— Будет тебе, — вмешивается Митяй Маркович. — Надорвешься!

И тут вдруг шкаф как-то странно скрипнул, покачнулся и чуть-чуть сошел с места. Все сначала просто замерли, а потом сразу в ладоши хлопать. А Арсений раскланивается, как актер на сцене, руку к груди прикладывает. Тут Васена Власьевна ему и говорит:

— А теперь расскажи, какой у нас царь в квартире объявился! Умереть можно!

Арсений сначала не хотел было говорить, но потом все же начал:

— Это когда сосед наш из больницы вернулся. Я в тот день поздно пришел, у Ашота Гургеновича в ларьке убирался. Поставил на плиту чайник, а Федор Кузьмич из комнаты своей выглядывает, пальцем манит. Как я вошел, дверь плотно прикрыл и шепчет: «Теперь можно открыться… Время пришло… Тебе первому…» Снова в коридор выглянул — нет ли кого. «Знай, любезный, я Федор Кузьмич…»