Золотое колесо - [78]

Не видать было сил, действительно призывающих к миру».

О кровавом рассвете

После смерти Хозяина Мазакуаль стала падать духом. А после отлета Его Божественной Милости она стала попросту опускаться. Могла Мазакуаль, конечно же, поехать к Старушке, если та еще жива, но столь длительные расстояния домашние животные не могут преодолевать самостоятельно. Она вдруг, враз, потеряла жизненную цель. Единственным живым чувством, которое осталось в ее груди, было желание мести. Жажда мести живуча не только в сердцах людей, но и в любой Божьей твари. Вяло, но она все же продолжала искать обидчицу. И сейчас держала утку, которую припасла на обед, но могла пустить и на наживку.

Взглянув в глаза красному, пугающему восходу, с совсем не утренним унынием в сердце, Мазакуаль свернула с набережной и вышла на проспект Мира в городе, где совсем уже не было мира.

«На рассвете край неба кровав, красная всходит трава. На рассвете кто-то взглянул на кровь, принимая ее за зарю» — вспомнила она слова Арсена. Мазакуаль, несмотря на свою неграмотность, признала и полюбила поэта — одна из первых вслед за эстетами-павлинами. «Так и не получил Арсен признания при жизни, зато после того, как он трагически погиб, попав на стол к неформалам, отовсюду стали выискиваться его закадычные друзья, а чуть ли не каждая вторая смазливая курочка между реками Гумиста и Келасур не стесняется публично заявлять, что именно она могла претендовать на место хозяйки в его сердце, — думала Мазакуаль, раздраженно торопя свою утку. — Даже люди разных стай стараются перетянуть его, мертвого, каждый на свою сторону». А между тем Мазакуаль, знавшая его в последнее время ближе всех, может засвидетельствовать, что Арсен Междуреченский был поэт до мозга костей и совершенно чужд политики.

Навстречу ей шли два человека с носилками. Судя по тому, что они были без белых халатов, это не были санитары. А главное, человек, которого они несли, был уже не человек, а труп. Они несли свой труп. Они несли его как-то торопливо и оглядываясь, словно опасались, что даже труп у них могут отнять. Такая вот картинка курортного городка в разгар сезона! С еще более испорченным настроением она пошла дальше.

И вдруг — кого она видит! Прошмандовка! Пани-курва! Регина! Вот она где идет! Идет сама, и хозяин ее не сопровождает.

Ну что ж! Мазакуаль, вперед! Утка на месте, злость на месте! Держись, обидчица. Но мстительному пылу собаки было суждено угаснуть немедленно, как только она увидала врага с близкого расстояния. И где та холеная кекела[52], которая брезгливо и походя укусила ее на пляже? Навстречу ей шла сломленная псина, навстречу ей шла обиженная. Она шла, проклиная себя и целый свет, и голодные пятачки ее глаз были полны слез.

— Что с тобой, дуреха? — спросила Мазакуаль, смело выйдя ей навстречу.

Было трудно понять, узнала ее Регина или нет, но она так была рада какой-нибудь знакомой морде, что тут же подскочила к ней и стала радостно ее обнюхивать.

Шестой день не ела ничего! Ни гамбургера, ни копченой колбасы, ни «педигри»! Хозяин бросил ее и уехал! Уехал, видите ли, в Гудауту! Не имея никакого желания разговоры разговаривать с ней, Мазакуаль уступила бывшей неприятельнице утку и пошла прочь. Целую утку, если эта чистоплюйка догадается ее разгрызть, а то вполне может статься, что она ни разу не пробовала сырого мяса, а все по-господски: свежесваренную или копченую птицу. Ничего, голод всему научит! Читатели! Недаром говорят в народе: сделай доброе — и брось в воду.

И воздастся тебе само. Что касается Мазакуаль, горняя благодарность настигла ее на первом же повороте.

— Мистер Лоткэнз! Мистер Лоткэнз! Кэйс! — воскликнула иностранного вида барышня, присев перед дворняжкой и так смело почесав ее за ухом, что самой Мазакуаль это польстило, и она смягчилась. — Вы только посмотрите! Сдается мне, что это кромфорлендер![53]

Парень, которого она звала, стоял неподалеку, что-то переписывая в блокнот со стенда неформалов. Он немедленно примчался на зов и тоже сел на корточки перед дворнягой. Концы его седых, но довольно густых волос, стянутых пестрой лентой, приятно щекотнули ее по мордочке. Патлатый тоже потрепал Мазакуаль по шее. Это были новые для Мазакуаль ощущения: никто ее ни разу в жизни ни за ухом не почесал, ни по шее не потрепал. А дальше — лучше!

— Вы правы, леди Юнон. Все характерные и типичные приметы налицо. И это наиболее ценная и редкая разновидность — жесткошерстная!

И погладил собаку по шерсти.

— И бронзовые пятна расположены удивительно симметрично на белом фоне. Вернейший признак. — Девка тоже погладила собаку. Его и ее пальцы встретились на жесткой шерстине Мазакуаль.

Слушай, Мазакуаль, слушай!

— Но откуда в этой дыре взяться кромфорлендеру, который и на Западе-то редкость! Они — врожденные охотники.

Слушай, бедолага, и не дыши!

— Я могу вам это объяснить. В начале века в Мингрелии, а именно в Зугдиди, жил сын маршала Мюрата, женатый на грузинской княжне. Он был большой знаток редких собак. Породы, завезенные французом, потом вполне могли оказаться в руках простолюдинов. А попасть ей, сучке моей…