Золотое колесо - [69]

Несколько отстраненно от митинговавших стояли любопытные, числом не меньше самих митинговавших: не один Кесоу ослушался Народного фронта Абхазии. Он пополнил толпу зевак и стал наблюдать за происходящим. Кесоу впервые видел несанкционированный митинг. Толпа собралась здесь та же, что и на обычных маевках. Митинговали в общем-то законопослушные люди, которые решились прийти только потому, что поверили, что власть меняется и приходит новый закон. Поэтому на лицах людей под упорным и вдохновенным выражением читалась неуверенность. То и дело митинговавшие опасливо косились на зевак, несмотря на то что сейчас был эмоциональный пик: речь держал сам Гость.

— Пусть поднимут руки те, кто за нашу эртобу! — загремел он.

Павлин тут же отреагировал пышным веером. Все подняли руки.

— Теперь пусть поднимут руки те, кто против.

Не было таковых. Павлин сложил веер.

— Один все-таки против! — провозгласил оратор.

Все удивленно стали коситься друг на друга. Пауза. Тень недоверия к соседу прошлась по толпе.

— Вот он стоит, за оцеплением! — сказал оратор, указуя на памятник Ленину.

Ленин действительно стоял со вздернутой рукой, словно голосовал против эртобы. Но справедливости ради надо отметить, что он стоял в такой позиции с тех пор, как его изваяли, в том числе и когда голосовали за эртобу. Так что это восклицание оратора было всего лишь ораторским приемом. Но толпа восприняла этот прием весьма эмоционально. Для того времени это было дерзостью.

— Кришнаиты — агенты Кремля!.. — провозгласил очередной оратор.

Кесоу настолько обомлел, что почему-то обернулся на павлина. Павлин тоже был удивлен: он особенно пышно распустил хвост.

— …Кремля и ЦРУ!

Прием с поднятой рукой Ленина Мазакуаль разочаровал: на всех митингах, на которых она побывала с Хозяином в Великом еще Дубе, все ораторы этот прием использовали. Но она не знала, что Гостя упрекать не в чем: он сам и придумал этот ораторский эффект; совершали плагиат прочие мелкие сошки эртобы, которых Мазакуаль могла видеть и слышать до сих пор.

Новый же друг Хозяина отреагировал на прием таким образом. Он попросил Могеля подержать камеру (он все снимал) и, достав из сумки блокнот, что-то занес в него на непонятном языке. Могель, по правде говоря насторожился. Сработал инстинкт, присущий любому советскому человеку: поймать за руку шпиона империализма.

А записал журналист такое свое наблюдение: «На Кавказе войны начинают не вожди и не полковники, а историки».

Следующий прием тоже был знакомый и испытанный. Впереди под трибуной началось движение. Все стали на цыпочки, вытягивая шеи. Там требовали воды, требовали карету «скорой помощи»: женщина упала в обморок. Имярекидзе одернула главного неформала, чтобы он не пропустил момента. Но Гость сам был начеку.

— Этой женщине не поможет медицина. Ей не хватает воздуха! — воскликнул он. — Ей не хватает воздуха независимости и эртобы!

Камера опять перекочевала в руки Могеля, а Гость полез за блокнотом.

Могель и вовсе насторожился. Гость заметил это. Сделав запись, он взял камеру и сказал, улыбаясь, Могелю:

— У Грузии и Прибалтики одно дело. Но Грузия имеет огромный опыт борьбы с тоталитаризмом. Есть чему поучиться нашим лидерам!

Публика сегодня могла быть вполне довольна. Главной темой был сепаратизм. Сепаратизм и рука Кремля.

— Сегодня здесь собралась лучшая часть сухумских грузин! — провозгласил оратор.

Того, кто стоял рядом с Хозяином, держа один конец транспаранта, Мазакуаль знала по турбазе Джушкунияни. Его здесь знали все. Это был Александр Бобонадзе. Породистый и фактурный, он волновался, как скакун на старте. Печать бледности лежала на его лице: он еще не оправился от пулевых ран, нанесенных ему сепаратистами. Всего, что он тут видел и слышал, было явно недостаточно для его темперамента. Ему не то что держать край транспаранта, ему бы поймать руку Кремля и с хрустом выломать ее. Долго так стоять он не мог.

Вручив, не глядя, конец транспаранта рядом стоящему, он направился к трибуне, по пути разрезая плотную толпу, как лемех культиватора разрезает почву. Через минуту он оказался между лидером и митрополитом с мегафоном в руках.

Человеком, которому Бобонадзе вручил палку не глядя, оказался Могель. Еще недавно не желавший идти на митинги неформалов, сейчас он не только стоял на самом агрессивном из всех митингов, на которых ему приходилось бывать, но и держал транспарант, гласивший, что сепаратистам нет места на земле Давида Возобновителя[49], монарх из грузинской династии Багратиони. В союзе с Византией вел борьбу против завоевателей и объединил страну в централизованное государство.). А когда он, как бы движимый инстинктивным желанием донести до кого-нибудь всю нелепость и случайность ситуации, только покосился на толпу любопытных, — тут же встретился глазами с деревенским соседом Наалы, через кого он с ней и познакомился и кого к ней ревновал немного. Могель сначала смутился, но потом отвернулся решительно и зло, хотя это не помешало ему предупредить парня, что на него заводится дело в транспортной прокуратуре. Он чувствовал, что уже «мурмурти надэ», как поет Радж Капур в кино «Бродяга», что в переводе с индусского означает «нет пути назад».