Золотое колесо - [70]

Между тем его друг Казимирас куда-то исчез. А речь того, от кого Могель принял эстафету, не оставила никакого сомнения в том, что «мурмурти надэ».

— Друзья! Друзья! — воскликнул он. — Я вас люблю! Внизу его тоже любили.

— Тут такие горячие головы!.. — продолжал Бобонадзе, справляясь на ходу с волнением; трудно все-таки выступать перед толпой: это нечто отличное от выступления со сцены. — Тут такие решительные люди, такие самоотверженные и бесстрашные, что я боюсь… — Теперь он уже освоился, и пауза, которую сейчас выдерживал, именно как пауза воспринималась публикой. — …Я боюсь, что прольется кровь! — сказал он.

— Пусть прольется! Пусть прольется! — сначала отозвалось несколько человек с разных сторон, а потом крик подхватила и вся толпа.

— Я знаю, что такое кровь!

— Да! Да! — с поспешностью реагировала толпа, словно испугавшись, что Александр Бобонадзе станет демонстрировать рану.

Павлин пышно распустил свой веер хвоста, реагируя лишь на характер звука и по своей оторванности от жизни воспринимая все происходящее лишь как представление. Между тем именно сейчас впервые публично прозвучала мысль о возможности кровопускания.

— Я не хочу, чтобы пролилась тут кровь! — воскликнул Бобонадзе.

— Нет! Пусть, если надо, прольется! — любя его, возразила публика актеру.

А дальнейшее его выступление было насыщено фактами и только фактами. Речь Бобонадзе была образна. Его разоблачения сепаратизма не выходили за рамки проблем культуры, но каждая его фраза горела над толпой, как «Мене! Текел! Фарес!».

— Вот вы говорите о руке Кремля! — продолжал он. — Но не дремлет Персия! Вспомните 56-й год. Апсуа-сепаратисты отпраздновали приход к власти Моссадыка. Вспомните 78-й год. Апсуа-сепаратисты устроили кровавые поминки по усопшему своему имаму — аятолле Хомейни! И знаете, кто является лидером паниранской группировки в Абхазии? — Увы, люди знали! — А вы завтра собираетесь за него голосовать?.. Не отдавайте свои голоса сепаратистам!

— Не отдадим! Нет мира под инжирами!

Кесоу был, как всегда, спокоен и тверд, но сердцем понял сегодня: эти люди не доведут до добра. Они не доведут до добра, а сами уйдут в кусты.

Надо вооружаться, подумал он, будет война. Все это Кесоу не вдохновило. Он решил, что все здесь уже понятно, и уже собирался уходить, когда взгляд его упал на белый транспарант. Транспарант этот с одного края держал тот самый мингрельский парень, которого он искал! Кесоу встретился с ним взглядом. Парень густо покраснел, но тут же отвернулся, стараясь изобразить на лице упрямое чувство собственной правоты.

«Он не виноват, пойми его, он не виноват! Он здесь случайно!» — внушал ему кто-то беззвучно.

Это говорил с ним самый обычный пес. Вещий пес свешивался с борта того самого грузовика оцепления, на крыше которого работал павлин-неформал. Слезы смолой застывали на обеих сторонах мордочки пса. Полнейший сюр, как говорят в Москве. «Какой-то патлатый притащил сюда Хозяина, а тут ему всучили еще этот дурацкий лоскут!» — снова галлюцинировал затуманенный анашой слух Кесоу.

Ждать было нельзя! Мазакуаль видела ведь, как нехорошо удалился тот деревенский парень. Собака понимала, что дело здесь не в том, что Хозяин — участник митинга, а еще ему всучили этот дурацкий лоскут. Тут нечто более важное.

Как она могла об этом забыть! Ведь это тот парень, который виды имел на книжницу, новую Хозяйку Мазакуаль! Как она могла это забыть! Нельзя было медлить! Нельзя медлить ни минуты! Она соскочила с грузовика, чтобы подобраться, подобраться к Хозяину, чтобы предупредить его о надвигающейся опасности. И в эту минуту толпа зашевелилась и задвигалась.

Потому что профессор Имярекидзе и Главный неформал почувствовали, что с выступлением этого местного честолюбца ситуация принимает излишне воинственный характер, и снова взяли ситуацию в свои руки. Решительно вырвав у артиста мегафон, Главный неформал произнес:

— Друзья! Давайте все вместе последуем к собору. Постоим и помолчим у врат храма. Кто знает, может быть, в молчании родится истина! — И закончил на этом митинг.

Толпа зашевелилась, перестраиваясь с митинга на шествие. И вдруг треклятый транспарант повис на руках Могеля. Это державший его с другого конца выпустил из рук свою палку.

Могель проделал то же самое. Он решительно отошел к столбу между мостовой и тротуаром, чтобы пропустить толпу. Идти к храму он уже не собирался. Горечь наполнила всего его изнутри, и к горлу подкатил ком.

Толпа шла мимо него.

«Не ты виноват, а я: не доглядела!» — почувствовал, как услышал, он.

Но голос удалялся.

Мазакуаль чуть не затоптали. Она не только не попала к Хозяину, не только не успела его предупредить, но сама едва вырвалась из-под ног движущейся к храму толпы. И потеряла Хозяина.

А прибалтийский приятель Хозяина прошел к тому месту, откуда, по его мнению, могли появиться ораторы, покинувшие крышу Климентиевой будки. Но ораторы, очевидно, вышли с другой стороны. Пожать руку Главному неформалу и выразить ему свое восхищение Казимирасу Лодкину не удалось. Зато замечательного актера и оратора он нашел.

И вот уже Казимирас Лодкин и Александр Бобонадзе, оба высокие и статные, пожимали друг другу руки. Лишь на секунду Бобонадзе отвлекся и поднял голову к небу, почуяв там что-то враждебное, басурманско-кришнаитское. Это пролетел над ними Вишнупату, в тревоге разыскивая Мазакуаль. Все иллюзии, что обойдется без кровопролития, разбились в прах.