Золотое колесо - [71]

О вкрадчивых шагах беды

Толпа отхлынула, и вскоре на мостовой остались поверженные и растоптанные транспаранты. С горечью во рту и с комом в горле, Могель продолжал обнимать холодный телеграфный столб. Он чувствовал, что действительно мурмурти надэ.

Наала: она же все узнает! Мазакуаль уже не было на борту грузовика. Неужели она бросила его и пошла со всеми к собору? А ему так хотелось сейчас заглянуть в ее ясные, всепрощающие глаза. Рассеянно шагая, он направился в сторону турбазы Джушкунияни. Если собака где-то рядом, а не поддалась стихии митинга, она сама выйдет на него.

На проходной ему пришлось выдержать контактный бой с органами.

Мент его знал, поскольку Могель бывал тут часто, но нынче ему быле велено пускать строго по разрешению Джушкунияни.

Если бы в это время не подъехал Александр Бобонадзе, кстати, на служебной «Волге» с антенной, Могелю пришлось бы еще долго пререкаться с органами. Но тут же все уладилось.

— Я полностью согласен с тем, что вы, дорогой и незнакомый мне патриот, провозглашали на своем транспаранте! — сказал актер несколько торжественно.

Могеля аж передернуло: не Бобонадзе ли всучил ему конец транспаранта, когда душа позвала его на крышу сапожной будки! Но возмутиться он не успел. Из машины с антенной вышел знакомый прибалтиец.

— А вот вы и нашлись! Мир тесен! — воскликнул он, тряхнув гривой и подавая Могелю мужественную руку.

Видя эти движения, мент уступил.

— Гость немного отдохнет, а потом будет беседовать с нами, — щедро открыл тайну Бобонадзе. — Идемте! Неофитам всегда просто делиться контактами: ревность к учителю наступает позже. — Видеть Главного неформала в узком кругу — это было соблазнительно!

А Мазакуаль и в голову не могло прийти, что Хозяин пойдет на турбазу Джушкунияни. Он же видел того деревенского сорвиголову! Как он мог не встревожиться? Где он? Почему он забыл слова Старушки: «Берегись абхазов: они хищны и клацают зубами!»? Еще до прихода на улицу Джгубурия Мазакуаль знала, что все погибло.

Собаку нюх не подведет.

Она подошла к дверям с медной табличкой. Она подала условный знак, каким они с женой Энгештера пользовались, когда Мазакуаль приносила птицу. Джозефина открыла дверь, но не произнесла, как обычно, стихов.

Она была заплакана. Мазакуаль никогда не навязывалась в дом к Энгештеру. Отдаст птиц Джозефине и — прочь. И Джозефина сразу шла с птицами к складу, не зовя собачку в дом. А сейчас Мазакуаль без излишних церемоний прошествовала в квартиру и — на кухню, чтобы спокойно выслушать женщину. То ли взгляд у собаки был такой, то ли еще отчего, но она умела разговорить людей.

Нюх не подвел. Наала уехала.

Не этот сельский сорвиголова ее увез, как предполагала Мазакуаль; она сама, узнав в книжняке, что умерла тетушка, собралась и уехала. И похоже, это конец.

Потому что ей уже успели донести, что Могель — Могель, от которого Джозефина никогда не ожидала такого, — стоял на митинге с транспарантом: «Сепаратисты — вон из Грузии!» — или чем-то в этом роде.

А на чем она уехала в Хаттрипш? Ведь транспорт был пущен на ограждение площади Ленина, чтобы Ленина не смогли осквернить неформалы! — Ведь чертов митинг уже закончился, все соседи вернулись, просветленные, словно бы на агора они слушали речи Перикла! — Джозефина едва сдерживалась, чтобы не перейти на гекзаметр. — Куда же запропастились и тот и другой? — сетовала она, уже обыкновенной прозой. — Может быть, она, моя милая, стоит все еще где-то на дороге и ее еще можно вернуть или по крайней мере убедить не ехать одной. Я бы сопровождала ее, чтобы ее там не принудили остаться. Григорий Лагустанович дал бы машину, а то и поехал бы с нами: у него как раз дача в Хаттрипше.

Джозефина была в отчаянии. Она так полюбила эту деревенскую простушку! Все ясно. Мешкать было нельзя. Мазакуаль пулей выскочила на улицу.

Гостю был отведен генеральский особняк. Он требовал номера поскромнее, но охрана на особняке настояла: тут ей проще было нести службу.

Охрана была демократическая — никаких органов, только поклонницы лидера.

У ворот особняка приятелей встретила миловидная девушка в бикини и черных колготках. Она сообщила, что пресс-конференция начнется не раньше, чем через час: после каждого мероприятия Главный неформал уединялся на несколько часов для размышлений и молитв.

— Я могу ее сфотографировать? — спросил Казимирас.

Александр перевел.

— Ни в коем случае! — сказала девушка и повернулась к ним спинкой в бронзовом загаре, демонстрируя подвешенный к боку кольт.

Приятели решили пойти в бар, чтобы скоротать этот час.

Сегодня турбаза была практически закрыта. Бар тоже не работал. Накрывали на стол. Столы были сдвинуты и сервированы стаканами, завернутыми в розовые бумажные салфетки. После пресс-конференции здесь должно было состояться застолье. Неформалы сгрудились у стойки, мешая женщинам. Александр Бобонадзе сразу попал в дружеские объятия, и вскоре его было не достать.

Ликование, которое вызвал приход Александра Бобонадзе, сравнимо было разве что с ликованием во время его сегодняшней речи. Приняв немедленно поданный бокал с шампанским, он провозгласил тост за эртобу и выпил.