Золотое колесо - [4]

Но замечательно, что селом-то деревня стала недавно, когда стараниями батюшки была выстроена небольшая деревянная церковь. И в этом селе, где еще приходилось предотвращать расправы над ведьмами, столько же людей мнило себя философами, сколько как раз могла вместить небольшая церквушка.

— Почему Бог не сокрушил похитителя Илорской иконы? — спрашивали прихожане.

— А почем вы знаете, что Он его не сокрушил, разве вам известен похититель? — возмущался батюшка.

— Нет, похитителя мы не знаем, но и не слыхали, чтобы кто-нибудь в последнее время был обуглен небесным огнем, — язвили прихожане.

— Сто раз говорил я вам, что Царствие Небесное не от мира сего! Сто раз же я вам говорил, — горячился Иоанн. Батюшка Иоанн скромно жил с попадьей в заднике классов при церкви.

Часто его видели на берегу болота что-то записывающим в тетрадь. Это прямое длинное болото образовалось на месте канала, прорытого некогда царем Леоном для судоверфи. Поп наш записывает в тетрадь голоса лягушек, злословили сельчане, недовольные тем, что он занимал их детей в классе в самую страду. Чему он их научит, надо ли нашим детям записывать лягушачье кваканье! Нет, возражали мудрые, будут у нас грамотные — будут у нас собственные старшины и писари, а свой меньше обманет.

Иоанна в общем-то любили. Служил он небрежно, службу, бывало, пропустит, но проповеди произносил строгие и горячие. Святое Писание и Жития соседствовали на его книжной полке с сочинениями петербургского ученого Николая Яковлевича Марра, среди которых одно «Об отношении абхазского языка к яфетическим[4]» — было с дарственным автографом автора.

Об академике Марре разрешите мне рассказать подробнее. В судьбе Абхазии нынешнего века великий ученый занимал такое место, что его нельзя не упомянуть, рассказывая современный абхазский эпос на русском языке. Он даже создал для абхазов аналитический алфавит и мечтал о том, что этот универсальный алфавит сначала примется в Абхазии, а потом в целом мире. В абхазском языке 84 фонемы! В абхазском языке наличествуют почти все звуки, которые есть в остальных языках мира, и еще, помимо этого, — звуки, которые есть только в этом языке. Ближайший по семье языков — адыгский — в фонетическом разнообразии уступает ему, также как сам абхазский уступал убыхскому: в этом языке было 92 фонемы! Чтобы освоить абхазский язык, Николаю Яковлевичу Марру понадобилось двенадцать часов: именно столько ученый ехал в поезде «Тифлис Сухум», случившись в компании приятеля, батюшки Иоанна. В Зугдиди, мингрельской столице, ученый попрощался с попутчиком и вышел из поезда, а батюшка поехал дальше в Абхазию. Тут ученый нашел маклеров, которым поручил подготовить для него лошадей и проводников, чтобы проехать в нагорную Сванетию. От маклеров в течение нескольких часов он освоил мингрельский язык. (Впрочем, мингрельский язык считается легким для обучения. Именно вследствие легкой усвояемости собственного языка мингрелы, несмотря на отсутствие письменности, слывут активными ассимиляторами.) Сваны, сопровождавшие Марра по горной дороге в течение шести часов, как и положено сыновьям гор, мрачно молчали, но с встретившим его в Сванетии князем Дадешкилиани ученый смог беседовать на сванском.

Таким образом, за неполные сутки к арсеналу языков и наречий, которые он знал, ученый добавил еще три. Всего он писал и читал на 50 мертвых и живых языках мира! А потом уже ученого невозможно было остановить. Он стал сокрушать все устоявшиеся представления в лингвистике. Как разъяренный лев, ворвался Николай Яковлевич Марр в классификацию мировых языков, гоня перед собой абхазский язык. Теперь он пытался доискаться до праязыка. До нескольких самых первых выражений человеческой речи. Абхазский язык и называл Марр источником этого праязыка. Подробности были бы интересны, но я их не знаю.

Мандельштам, посещавший Абхазию в тридцатые годы[5], пишет, что в будущем видит мир испещренным институтами для изучения кавказских языков. Очевидно, лингвистические восторги Марра витали в сухумском воздухе.

То, что ему удавалось записать у болота, Иоанн отправлял в Петербург своему другу-полиглоту. Тетради были заполнены фольклором. В те времена знатоков древности было так много, что людям, у которых Иоанн начинал расспрашивать о старых небылицах, было невдомек, кому они могли понадобиться, тем более во времена эртобы.

Однажды из уезда к Иоанну под покровом ночи заявился знакомец. Батюшка хоть и бедно жил, но не оплошал: накрыл для гостя стол и выставил вино.

— Справедливо ли, что Савлаку Хатту на праздники носят каплунов, начал гость после нескольких стаканов вина.

А Хатт Савлак, сам не богатый, дал деньги и на строительство церквушки, и на строительство класса. Путешественник и охотник, он свел свои княжеские привилегии к добровольному приношению в праздники по каплуну и по кувшину вина с одного крестьянского хозяйства. Но Иоанн не стал вдаваться в эти подробности. Отдайте кесарю кесарево, а Богу Богово…

— Почему одному Савлаку принадлежит столько земель? — Бога ради, оставь эти разговоры, если ты не пришел уморить меня вопросами! Я пригласил тебя за стол, поешь да попей чего Бог послал и помни, что я простой священник, а не благочинный, — начинал сердиться Иоанн. Но, видя, что гость не праздно завел этот разговор, а к чему-то клонит, велел попадье удалиться. Потом долго говорили с гостем. К полуночи, когда Иоанн вышел провожать гостя, он сказал ему негромко: — Не сердись, но мне кажется, что у вас ничего не получится: только зря губите молодежь.