Золотое колесо - [6]

— Я ненавижу совков не меньше вашего! — начал гость. Лодкин никогда ничьим разведчиком не был. Он представлял «WORD & DEED», и только «WORD & DEED», которая разработала новые методы мирных инициатив, идущих снизу и…

— Ты из ЦРУ, — мягко перебил его Кесоу.

Этот недоверчивый юноша сам был роста выше среднего и замечательно смуглолиц. В отличие от Лодкина, источавшего миролюбие и снисходительность, — и комплекцией, и осанкой парень как бы вызывал собеседника по-дружески помериться силой. Здоровый цвет лица, характерный для людей, проводящих каждое лето на горных пастбищах в обществе чабанов и овец, гармонично сочетался на его лице с выражением ума и памяти, столь необходимых, чтобы запомнить все прозвища барашков, все легенды и были чабанов и все названия созвездий — материя необходимая, если вздумается пойти с арканом за семь рек. Огонь в его глазах свидетельство горячего сердца — до сей поры расточался на мелочи быта, однако Лодкин знал по опыту, что именно такие энергичные, но мирные и наивные парни, если их усилия пустить в правильное русло, могут принести пользу хотя бы на уровне своего кишлака, точнее аула — это же Кавказ! А на предположение о причастности к ЦРУ Лодкин улыбнулся и покачал гривой. Шпиономания советских людей была ему известна.

Кесоу спокойно решил, что можно вести патлатого к дяде. Разведчик он американский или нет — это дела не меняет. С виду он вполне сойдет за бича. Платон отведет его подальше от глаз жены. Уже дорога будет стоить нервов агенту ЦРУ. В укромном месте Платон спросит: «Ты — бардяга, вообще?» Тот со страху зажмурится. А не зажмурится — тем хуже для него. «Ты бар-р-рдяга, да-а?!» — еще раз спросит дядя, занеся над бичом кулак величиной с кувалду. Агент 007 зажмурится. Так начнется праздничный день для дяди, с укрощения сильного, работоспособного бича.

— Сходим к моему дяде. Он очень колоритный старик, прошел Рим и Крым, — предложил Кесоу. — Много чего может рассказать.

У выхода из кладбища Лодкин сорвал цветок жасмина, что дало повод Кесоу предположить, что он не обычный бич, а чудак, хиппи. Но тут Лодкин принюхался к цветку с таким удовольствием, что Кесоу решил: обычный бич. И снова оказался не прав.

А еще у дяди хороший бич уже был в доме, и он подошел к делу с неожиданной стороны. Недаром дядя Платон в этом году решительно вознамерился войти в тройку старейшин деревни. Он сумрачно выговорил племяннику: — Никогда не делай поспешных выводов по внешнему виду! Этот парень отрастил себе космы, потому что он — грамотей. А все грамотеи со странностями.

— А если он из американской разведки, дядя? — Перестань! Сдались мы американской разведке.

Умный гость все понял. Он похлопал по плечу Кесоу, такого славного и такого подозрительного.

Кесоу пришлось согласиться. Возведя патлатого в ранг гостя, Платон может тут же распорядиться, чтобы если чачу, таким образом он и сам опохмелится сразу, не дожидаясь, пока жена-копуша позовет на праздничный завтрак. Если он — бич, то добро пожаловать! Если же не бич, если парень — так и есть, приехал с какими-то грамотными намерениями, Платон окажется первым стариком, который успел с ним побеседовать.

Только потом он вручит его старикам со стажем. Здорово он это придумал, восхитился племянник.

— Столик выноси! Не видишь: гость у нас! — крикнул Платон жене, усаживаясь с гостями на крыльце.

— Так хочется сковородой шарахнуть по патлатой голове вашего гостя! — по-абхазски отозвалась жена. Но ей деваться некуда: обычаи велят ей принять гостя, патлатый он или бритоголовый. Так оно и есть: жена вскоре вынесла и чачу, как миленькая, и закуски. И, конечно же, аджику.

Об аджике нужно сказать особо. Свыше двухсот специй являются ее составными. Тут и острый перец, и поваренная соль, и резеда, и девясил, и куриная слепота, и армянский хмели-сунели, и грузинские тмин и гвоздика, и еще 193 специи, выращиваемые в Абхазии и только в Абхазии. Это острая приправа, придуманная моими соотечественниками и постепенно прививающаяся в мире. Все южные народы, от латинос до китаёзов, любят острое. Но аджика — и мне кажется, что я не преувеличиваю, — может смело конкурировать со всеми этими приправами; в ней есть всё, что во всех других острых приправах мира, и много иного, которое есть только в ней, подобно тому как в абхазской речи есть все звуки, что и в остальных 3700 языках мира, но и помимо этого еще полсотни специфических звуков, которые кроме абхаза никто и произнести не может. Итак, аджика. Изготовить ее, в сущности, не составляет труда: для женщины не проблема запомнить сочетание двухсот специй, а приобрести их можно на всех рынках Абхазии. Однако положение усложняется прочно укоренившимся предрассудком о том якобы, что изготовить аджику с особым вкусом и ароматом может только женщина, которая не знала никогда другого мужчины, кроме мужа. Горцы, слывущие знатоками мяса и аджики, тут же замечают, если аджика подозрительна. Вообще, горцы, не имеющие обыкновения нахваливать гостю предлагаемые ему блюда, делают исключение только для аджики.

Обо всем этом поведал Кесоу гостю в качестве перевода короткой реплики дяди Платона. А дядя Платон только и сказал, что он-де жену не хвалит, но аджику-то делать она умеет. Слова хозяйки о сковороде он тоже перевел гостю по-своему: — Хозяйка корит нас, что мы усадили гостя на крыльце, а не ввели в дом.