Золотое колесо - [7]

— Нет! Нет! Посидим здесь! Здесь так славно! — воскликнул Лодкин.

Платон проводил жену взглядом. Когда она вошла на кухню, он произнес:

— Женщину покойный мои отец называл человеком один раз в году. Да и то ненароком. У нас в Абхазии редко выпадает снег. Светлой памяти отец выйдет, бывало, на крыльцо, увидит свежий снег, а по снегу — человеческие следы. «Уже человек прошел по снегу», — говаривал он. И если это были следы женщины, вот и оказывалось, что отец мой, царствие ему небесное, назвал ее человеком.

Замечательный рассказ. Посмеялись. Народный юмор, несколько грубоватый, но живой. Сидят они на крыльце. Платон сыплет изречения одно за другим. Гость их записывает в блокнот. Кесоу рядом, помогает дяде этими самыми изречениями. Платон ведь — начинающий мудрец: в изречениях его возможны сбои. «Замечательный аксакал», — восхищается гость. «Аксакалы в Средней Азии», — поправляет Кесоу. «Вы вполне соответствуете своему имени», — говорит гость. Платон не понимает. Кесоу поясняет: «Сколько раз я тебе говорил, дядя, что у греков, не наших, а тех, древних, был мудрец, твой тезка». «Какой же я мудрец вообще», — скромничает Платон. Но он польщен. «Я просто хорошо запомнил слова покойного отца», — врет он, по-старчески опираясь на посох.

В кругу деревенских стариков он такого бы не сказал. Его отец был хороший человек, труженик, но мудрецом никогда не был и не пытался им быть. Он пахал всю жизнь, опустив голову долу. Много мудрости не вычитаешь у борозды. Мудрость обретается теми, кто ездит и общается с людьми — роскошь, которую пахарь себе позволить не может. Сам Платон в жизни был и тружеником, и путешественником одновременно! Он ходил и общался с людьми в силу своего пристрастия к конокрадству, но, чтобы это скрывать от общества, он и вкалывал днем не менее отца.

— Покойный отец так рассказывал мне, — сказал дядя Платон, для уверенности покосившись на племянника, словно тот был более верный слушатель и свидетель речей деда, и кивком получив одобрение. — Когда-то люди видели Бога, как мы сейчас видим солнце. А когда перестали видеть, то спросили у великого Хатта: «Скажи нам, Учитель Людей, почему мы продолжаем видеть Солнце, но больше не видим Бога?» И услыхали в ответ, вообще: «Мы видим золотой круг Солнца, которое светит хозяевам земным: всем тварям, которые были здесь задолго до нашего изгнания на землю и останутся, когда мы сможем вернуться к Отцу. Пот лица застил нам глаза, и мы не видим Его. Но мы видим Золотую Стопу Отца, который нас любит. И если в нашей жизни, что не более чем перевал, мы не отвратим глаза от Золотой Стопы Отца, то однажды каждый из нас увидит сияние вокруг Его лица».

Много замечательного рассказал простой неграмотный крестьянин урусу в это утро. Говорил он, быть может, наивно, коряво, но в словах его была простая мудрость, которая от сохи, вообще. Даже предрассудки старика были незлы. Ко всему прочему, он поведал ненавязчиво, объективно и по-народному всю историю грузино-абхазской тяжбы. Гость был в восторге.

— Если мингрел увидит привязанную на лугу кобылу, — говаривал покойный мой отец, — он может прижениться на ней, в надежде, что ему достанется тот отрезок земли, на котором кобыла пасется. «Кобыльи примаки» — как называли их наши отцы.

Кесоу перевел. Гость хмыкнул и взял сулугуна, который лежал на столике в ряду закусок. Мингрелы ему про абхазов еще не такое рассказали. Съел сыр и похвалил. Старик был польщен. По просьбе гостя он подробно рассказал, как изготовляется сулугун. Он сам его изготовляет. Вообще, женщинам не доверяет. Изготовление сулугуна включает в себя попеременно от четырех до семнадцати стадий. Дядя Платон выполняет все семнадцать операций, причем последнюю, где сыр надо настоять на соке желудка жертвенного животного, — с особой тщательностью.

— Сыр, настоянный на соке желудка, который пользован в третьем поколении, наши отцы называли княжеским. Вы сейчас едите княжеский, вообще…

— В третьем поколении желудков?

— Людей, — спокойно поправил старик. — Одно поколение — четверть века.

— Одно поколение — сто восемьдесят лет, — соврал при переводе Кесоу, зная, что кавказское долгожительство — тема.

Лодкин посчитал в уме: три поколения — 540 лет! Гм… Дела…

Чтобы сделать хозяину приятное и подтвердить, что в достоверности его слов не сомневается, он стал кусок за куском уплетать овеянный веками сыр.

Гость целую тетрадь, поди, исписал. К вечеру Платон вручит уруса другим старикам, уже налитого необходимыми сведениями, как плоды к Успенью наливаются соком.

«Он о тебе напишет, дядя». — «Не надо, чтобы обо мне писали. Я хочу, чтобы он понял Истину и рассказал, что ему доступно рассказать. Если его кто-то прочтет и поймет — то и польза».

Поди не переведи такие слова! Тут и приукрашивать не надо было: Кесоу их перевел буквально. А перед тем, как их позвали к завтраку, жена Платона сказала такое, за что ей всю ее ворчливость можно простить! Она сказала то, что согрело его сердце не меньше, чем ее «да» в тот заветный день, когда он, придерживая скакуна за уздцы, пытал ее у родника: «Ты пойдешь за меня или нет, вообще!» И она, тогда еще красавица и чужая дочь, ответила ему: «Пойду, пойду, не ворчи!»