Созидая на краю рая - [92]

Наверное, они просто кончаются.

Меня не беспокоит то, что слезы могли смыть тональный крем. Эдвард видел кое-что похуже, чем простой синяк. Я уверена в этом.

Рубашка Эдварда мокрая от солёной влаги, но ни его, ни меня это не волнует. Пиджак по-прежнему на мне, он согревает меня, и дрожь отступает.

На смену ей приходит усталость.

— Легче? — слышу мягкий бархатный баритон над ухом. От него на душе теплеет.

— Да… — отзываюсь я, слушая биение его сердца через насквозь промоченную рубашку. — Спасибо, что позволил мне выплакаться.

— Думаю, теперь я заслуживаю узнать хоть что-нибудь? — он вопросительно изгибает бровь, ожидая моего ответа.

— Что ты хочешь, чтобы я сказала? — осторожно спрашиваю я, вздыхая.

— Ты ответишь? — он с сомнением смотрит на меня, и я отвожу взгляд.

— Постараюсь. Тем более главное тебе известно.

Да уж, не думала, что тайна об Энтони раскроется таким образом. Наверное, Бог решил, что скрывать более я не имею права.

Что же, ему виднее.

— Хорошо, — он делает глубокий вдох, и, растирая пальцами моё предплечье, спрашивает: — Что произошло с твоим ребёнком?

— У него диагностировали порок сердца.

— Сколько времени прошло с того момента?

— Около полутора-двух лет.

— Сколько? — его глаза непроизвольно расширяются при названных цифрах. — И ты всё это время зарабатывала деньги?

— Да…

— Так же, как и у меня?

— Нет! — испугано качаю головой, прогоняю ужасные мысли. — Я просто устраивалась сразу в несколько кафе или закусочных. А ещё я продала машину и дом отца.

Он освобождает одну руку, которой поддерживает мою спину, и потирает переносицу:

— Почему ты не сказала мне?

— Ты бы не нанял меня, а в то время мне нужно было оплатить счета.

— Но ты могла сказать вчера… позавчера?

— Я боялась, что ты что-то сделаешь с Энтони, — честно признаюсь я.

— Энтони? — он снова удивлён. Чему на этот раз?

Судорожный вздох заставляет меня запнуться, но я всё-таки произношу следующее:

— Да, Тони — сокращённое имя от Энтони.

— Довольно странное совпадение… — произносит он, всё ещё находясь в раздумьях.

— Что странного? Какое совпадение? — во мне не осталось сил на загадки. Я пытаюсь отвлечься от мыслей об операции Тони, и только потому борюсь с усталостью, чтобы узнать результаты и увидеть сына.

Довольно ощутимо помогает Эдвард. Он обнимает меня всё так же крепко, но это уже не доставляет боли или дискомфорта, как в наши первые ночи, потому что теперь — это нежность. Прекрасная и замечательная.

— Меня зовут Эдвард Энтони Каллен, — усмехаясь, произносит он. Я удивлённо смотрю на него.

— Эдвард Энтони Каллен, — повторяю скорее для себя, чем для него, и аккуратно прикасаюсь пальцами к его щеке. Он резко выдыхает, но не отстраняется.

Я медленно веду рукой вверх, поглаживая теперь уже его скулы.

— Тебе нужно поесть, — замечает он совсем некстати. Ему не нравится? Не нравятся мои прикосновения, или то, что я до сих пор сижу на его коленях?

— Я никуда отсюда не уеду, — отрицательно качаю головой, и мои пальцы замирают на его лице.

— Ты же не собираешься провести здесь всю ночь? Вечером я в любом случае отвезу тебя в отель.

— Я должна быть здесь, — повторяю я, и в моём голосе слышится решимость.

— Ты устала.

— Всё равно.

С минуту мы смотрим друг на друга, устраивая очередной этап «гляделок».

— Где ты был сегодня утром? Я проснулась одна, — решаю перевести тему, чтобы ни думать сейчас ещё и об отъезде из клиники. Нет, я никуда не уеду, я буду здесь. Буду рядом со своим мальчиком. Малыш мой, я с тобой!

— Мне нужно было проверить пару предприятий, в том числе, и этот кардиологический больничный комплекс, — нахмурившись, отвечает Эдвард. — И я узнал нечто новое о содержащихся здесь пациентах…

— Так ты учредитель клиники? — снова перевожу тему, и снова он хмурится.

— Да, я.

— Если бы я знала… — обрываю предложение посреди фразы, не зная, как его закончить. В голове полная каша, путаница. Я действительно устала, но на отдых рассчитывать не приходится ещё пару часов как минимум, наверное.

— Не стала бы приезжать сюда? — продлевает мою мысль мужчина.

— Возможно, — неохотно признаю я, хотя догадываюсь, что другого выбора у меня не было.

— Ты такая противоречивая… — неожиданно сообщает Каллен.

— А ты надеваешь маски… — мы оба понимаем, о чём идёт речь.

— Они нужны, Белла, уж поверь, — он тяжело и устало вздыхает, а я убираю непослушную бронзовую прядь с его лба.

Похоже, сегодня мы достигли большого прогресса. Этот сдвиг очень ощутимый и с сегодняшнего дня я ни на секунду ни забуду, что Эдвард Каллен знает, что такое сострадание, что такое нежность и какими бывают чувства. Он умеет чувствовать…

Пусть я и сомневалась в нем, когда вошла в этот кабинет, но теперь мое сомнение исчезло. Я вижу его насквозь…

Прогресс в наших взаимоотношениях был нужен и мне, и Эдварду, как глоток свежего воздуха.

— Зачем? — я прекрасно знаю ответ на свой вопрос, но хочу услышать объяснение именно от Эдварда. Что же он думает?

— Они защищают тебя, — неохотно признаёт он, словно какое-то своё слабое место. — Не дают другим причинять боль. Думаю, ты знаешь, о чём я.

— Знаю. Но о себе, — заминаюсь на секунду, но потом всё же спрашиваю: — Тебе делали больно?