Студент Кузмин умирал от голода. Без копейки денег он стоял возле институтской столовой и курил третью сигарету. Ему до слез было жалко себя. Желудок скрутило от табачного дыма. Выход из положения был один: пойти и украсть тарелку с едой. Стыд бы он переборол, но его могли поймать. Публичного позора он бы не выдержал.
Занять тоже было не у кого. Он и так уже ходил по институту зигзагами, скрываясь от кредиторов.
Кузмин отбросил окурок и вошел в столовую. Сильно пахнуло пирожками с капустой. Вдоль стойки тянулась очередь, люди семенили, заполняя и двигая подносы. Когда-то он тоже стоял в этой очереди; черноволосый парень прямо перед ним взял второе, прошел мимо кассы, прикрыв тарелку телом, и сел за дальний столик.
Несчастный успел только воткнуть вилку в картофельное пюре, как к нему подскочила кассирша и принялась орать так, что не по себе стало даже тем, кто заплатил за обед, не говоря уже о том бедном парне.
Кузмин вернулся в курилку. Его окликнули. Перед ним стоял его однокурсник, болгарин Бойков. Крупный, сытый человек с остатками черных волос на голове.
— Я здесь сценарий написал, — сказал Бойков гордо.
«Какое чудо, — подумал Кузмин. — Студент сценарного факультета написал сценарий. Да за это надо приз давать!»
— Я его по-русски написал, — продолжал довольный собой Бойков. — Можно я его тебе прочитаю?
— Не, слушай, сейчас некогда.
«Достаточно мне и физических страданий», — подумал Кузмин.
— Ты занят, да? — не отставал Бойков.
— Да. Человека жду.
— Пойдем, пожалуйста. А я тебя угощу потом. И выпьем.
Выбора не было.
— Пошли, — согласился студент Кузмин.
Решили сесть в стеклянной галерее, где разрешено было курить.
Впрочем, в институте можно было курить где угодно. Творческий вуз, что и говорить.
— Называется «Птичка», — сообщил Бойков, доставая листок из внутреннего кармана пиджака. — Нравится название?
— Очень. — Особенно Кузмину понравилось, что весь сценарий занимал половину страницы. Краткость — сестра таланта.
Бойков надел очки.
— Я начинаю.
— Давай.
— Только будь строгим. Про все ошибки говори.
— Начинай. Все скажу.
Читал по-русски Бойков хуже, чем говорил. А писал и того плоше.
— Жила-была птичка… — начал он.
«И как это можно снять?» — подумал Кузмин.
— …была она свободной и летала где хотела, — продолжал Бойков, добавляя в голос трагические ноты. — Но не было у нее совершенно пшенаводбы.
— Чего не было у птички?
— Пшенаводы.
— Дай посмотреть. — Кузмин заглянул в листок. — И что это такое, по-твоему?
— Пшенаводы? Ну, это чем птичка питается. — Бойков говорил абсолютно серьезно.
— Нет. Пшено — это одно слово. Вода — это другое слово. Два разных слова. И пишутся раздельно.
Спасибо, друг. — Бойков принялся чиркать в странице.
Кузмин почувствовал, что от голода его начинает подташнивать.
— Можно дальше?
— Давай. Конечно, давай.
Далее по сценарию оказалось, что птичка из-за отсутствия «пшенаводы» совсем потеряла разум и залетела — сама, по своей воле — в золотую клетку. Там ее, разумеется, заперли, и она сидела там как дура. Еды много, а свободы нет. Заканчивался сценарий мудростью: «Не будьте как птичка».
— Это нельзя снять, — резюмировал Кузмин, когда Бойков закончил чтение.
— Почему?
— Как ты себе это технически представляешь?
— Дрессировщик, птичка… — проговорил Бойков неуверенно.
— И кто это смотреть будет, по-твоему? — Голод сообщал словам Кузмина особый вес. — Кому интересно, как тоскливая птичка летает туда-сюда, а голос за кадром просит нас не быть как она?
Бойков заметно расстроился.
— Ну и что. Я хуже фильмы видел, — только и смог он сказать.
— Не грусти. — Кузмин похлопал однокурсника по плечу.
Бойкова было жалко. От огорчения его нижняя губа совсем закрыла верхнюю.
— Короче, дело вот в чем. Ты написал сценарий мультфильма. Подпиши там: «Сценарий мультфильма». И все встанет на свои места.
— Это ты очень здорово придумал.
— Конечно здорово. А теперь пошли есть.
Кузмин поднялся. Но Бойков остался на месте.
— Подожди, пожалуйста.
— Ну что еще?
Бойков вытащил из кармана толстую пачку исписанных листов.
— Это продолжение. У меня это большой сценарий из киноновелл. Ведь мастер говорил, так можно, правда?
— Правда, — ответил Кузмин упавшим голосом.
— Послушай, пожалуйста.
Кузмин тяжело сел на скамейку. Следующий сценарий мало отличался от предыдущего.
— Жил-был кот, который был очень ленивый, — медленно читал Бойков. — А когда он охотился, он ходил на цыпках…
— На чем он ходил?
— На цыпках. А что, нет такого слова?
Кузмин думал, что выдюжит, но на сценарии «Собачка» он сломался.
Неожиданно для себя самого он начал орать на всю галерею. Хуже, чем кассирша в столовой. Такое красноречие ни до, ни после его уже не посещало. Невероятная убедительность появилась в словах. Он беспощадно резал правду-матку. Болгарин на протяжении всего монолога сидел, уставившись в сценарий, и не сказал ни слова. Зато Кузмин говорил без остановки. Он говорил, что Бойков понятия не имеет о том, что такое творчество, что нет разницы, на каком языке человек пишет, главное, чтобы у него были способности, только вот у Бойкова способностей нет и не было и сценарии его годятся только на то, чтобы растапливать ими буржуйку.
