Максим Курочкин. Хомячок на переподготовке
Друг назвал меня хомячком. Действительно: собираю крошки, моргаю, сплю, нет поступков и подруги. Есть кредиты, жена, хороший Интернет. Но я не хомяк, я просто жду сигнала. Полного, окончательного сигнала. Как и все резервисты, раз в год прохожу переподготовку.
В первый день мы как дети. Карабкаемся друг на друга, визжим, говорим столько, что забываем выпить. Командование не назначает на этот день серьёзных занятий. Немного строевой подготовки и секс.
Утро начинается с самого скучного. Все всё забыли. Майор в штатском вызывает к доске высокую девушку. За год юбка стала короче, морщины от улыбки глубже, смех громче. Её кодовое имя: «Девушка, которая любит Гурзуф потому, что в Гурзуфе все танцуют». Но как её зовут по-настоящему, я тоже знаю. Пьющие девушки плохо хранят тайны.
Пока девушка вспоминает определения счастья, я разглядываю майора Льва Борисовича Штофенмахера. В моём понимании он умница и настоящий православный святой.
Девушке шёпотом подсказали, что счастье – это диалог. Такое объяснение майора, с оговорками, устроило. Осталось привести пример: случай из жизни.
С примером у любительницы Гурзуфа беда. И конечно, не потому, что ей не хватает жизненных обстоятельств. Диалог – она просто забыла, что означает это слово. Знакомое, знакомое до боли, собака. Но в голове пустота и текила. Девушка рассказывает наобум о своём первом африканце:
– …А потом не могу уснуть. Тихонько встала, вышла на балкон: солнце, все как будто, ну, не знаю… Стою голая. Такое солнце… как кошка. Можно до него дотронуться. Я поняла, что счастлива.
Когда Лев Борисович в хорошем настроении, он произносит слова медленно, с удовольствием оформляя их паузами.
– Деточка, вы не в армии. Глубоких знаний от вас никто не требует. Но резервист должен разбираться в счастье хотя бы на уровне троечника.
– Я что, плохо рассказала?
– Была поставлена задача привести пример идеального собеседника. А получился рассказ о том, как вас качественно отлюбили.
Мы ржём. Девушке нечего сказать, её немного мутит, ей тоже смешно. Возвращается на своё место. В сумочке у неё бутылка с коктейлем, она делится со мной. За каждым глотком мы ныряем под парту. Конечно, майор всё видит.
– Я всё вижу, Хомяков.
Это не моя настоящая фамилия. Просто я решил сделать хомяка своим проводником и защитником.
– Не смотрит, давай быстрее.
Опасность делает каждый глоток вкуснее. Особенно когда опасности нет.
– Пановэ резервисты, прекращайте бухать. Через три дня экзамены.
Действительно, через три дня экзамены. Переподготовка занимает пять дней. Когда-то была неделя. Но длительные исчезновения очень демаскируют. Особенно женатых и офисных. За пять дней мы должны вспомнить, что счастье есть, и подготовиться прожить без него следующий год.
Раньше ещё активно занимались мобилизационными планами. Выясняли, кто что будет делать, когда поступит сигнал. Но перспектива большой войны в последнее время стала отдаляться. Судя по нашей программе, командование к ней не готовится вовсе.
После вводного занятия нас везут в музеи. Экскурсии дело добровольное. Но едут все. Счастье как-то связано с созерцанием. Впрочем, в этом ещё предстоит разобраться. Не обошлось без приключений: любительница Гурзуфа споткнулась о смотрителя и ударилась головой в мраморный пол. Смотритель оказалась из наших. Не обиделась, заплакала от жалости. Мы долго её успокаивали. А девушка, которая любит Гурзуф, не пострадала. Маленький синяк добавил ей обаяния.
Вечером майор загоняет нас в просмотровый зал. Это обязательная программа.
– Господа резервисты, через это надо пройти.
Действительно, надо. Ничто так не обостряет ощущение «их» и «нас», как просмотр телевизора. Несчастливые видны в нём лучше, чем в жизни. Боже, как они говорят! Как они выглядят! Пластика, подбор слов, интонаций: всё выдает их с головой. Как же неустойчиво их положение, как смешны их дома, их мысли и песни. Как не смешны их шутки. Как довольны они собой! Если что-то вообще может нас обидеть, это телевизор. Мы хохочем, плачем, говорим взволнованно. Какие серьёзные у них лица. Боже, как мы над ними смеёмся! Если бы они знали!
Просты были их игры, мало было у них игрушек, мало было у них книг, мало было у них родителей.
Штофенмахер выключил телевизор.
– Ужинать.
После ужина наступила реакция. Мы слишком много смеялись. И сейчас притихли. Вспоминаем наши семьи, наши маленькие уютные берлоги, наши бестолковые способы быть на плаву.
Конечно, быть счастливым – это жопа. Воспоминания не дают жить просто, без рефлексии и запретов на профессии. Мы не готовы к труду в туризме и медицине. Везде, где обманывают и помогают за деньги, мы бесполезны. Наши жёны страдают, жёнам хочется, чтобы на нас можно было положиться. Какое там положиться! Мы ходячие бомбы, хуже того: мы дружелюбны. Это ужасно! Врагов мы приобретаем огромным трудом. Понятие «моё» размыто. Когда в песочнице у нас хотели отобрать лопатку, мы отдавали её без сопротивления: нам было интересно, что построят с её помощью. Как правило, ничего стоящего они не строили.
![Воровская яма [Cборник]](/storage/book-covers/08/086ec5131cfee1e9284b895205abfa019c8ddf36.jpg)
