Обручальные кольца (рассказы) - [4]

— А куда ты торопишься? Все равно без тебя не улетят.

Мужчина с кольцом глупо рассмеялся.

Это было уже слишком!

— А ты на «вы» не пробовала с людьми разговаривать?! Я чего тебе, дружок твой?

— Вы чего такой нервный, товарищ? — первым среагировал собеседник Приставакиной.

Она и мужчина с кольцом смотрели ему прямо в глаза. Матвеев этого не выносил.

— Я не к вам обращаюсь! — Голос Матвеева начал предательски дрожать.

— Он перегрелся, — сказала Приставакина нагло.

— Я не перегрелся, — все больше заводился Матвеев. — Я в порядке.

— Спокойнее. Спокойнее, — начала уже командовать Приставакина.

Но Матвеев перебил ее:

— Я-то спокоен, а вот ты с людьми сначала научись говорить нормально. Ясно тебе?!

Не получив ответа, Матвеев резко развернулся и зашагал в сторону выхода из аэропорта. Там он остановился, чтобы отдышаться, как после забега. Курить не стал. Сигареты остались в сумке, а сумка возле стойки. Стрелять сигареты у египтян не решился. Кто знает, может, это не принято.

Несколько минут он анализировал свою выходку. Сделал вывод, что со стороны он выглядел позорно. Нес ерунду. Чуть ли не фальцет у него прорезался. Орал высоким голосом. Но по существу, и в этом Матвеев был убежден, по существу он выступил правильно. Разве что глупо сделал, покинув место скандала. Надо было оставаться там до конца с невозмутимым видом. Тогда его правота уж точно не вызвала бы ни у кого сомнений. А так у присутствующих могла появиться мысль, что он какой-то истерик. Что, разумеется, не соответствует истине.

Матвеев собрался с духом, сделал невозмутимое лицо и отправился обратно к стойке регистрации. Приставакиной там уже не было, мужчины с кольцом тоже. Матвеев забрал свой паспорт, вещи и направился на посадку, чувствуя сильное волнение.

В салоне самолета Матвееву досталось место возле прохода.

Приставакину, как назло, посадили через проход чуть-чуть впереди его. Весь полет он был вынужден глядеть на нее, потому что смотреть больше было некуда. Не на спинку же кресла ему было смотреть.

Сначала Приставакина читала роман в мягкой обложке, который ей дала соседка. Потом она, надев наушники, стала смотреть фильм. От обеда, который разносили стюардессы, она отказалась. Кажется, единственная из всех пассажиров. Затем к ней из салона бизнес-класса пришел мужчина, который обхаживал ее возле регистрации. Мужчина принес открытую бутылку виски. Он сел в проходе на корточках и очень долго беседовал с Приставакиной. Видимо, он ее соблазнял. Приставакина делала вид, что мужчина мешает ей читать, но общество его терпела. В итоге она дала мужчине свой номер телефона, и тот, покачиваясь, отправился к себе в бизнес-класс. Матвеев смотрел на нее и понимал, чем еще она его раздражает. Она была неестественной. Все — как сидит, как волосы поправляет, как стакан с газировкой держит, — все не по-людски, а как-то демонстративно. Матвеев терпеть не мог людей, которые ломаются, строят из себя непонятно что. Жену Матвеев выбрал именно по этому принципу. Чтобы была естественной, натуральной.

Чтобы говорила то, что думает. Чтобы реагировала на все с непосредственностью. Выбрал Матвеев именно то, что хотел. Женщина она была простая, и хотя от этой простоты делалось немного не по себе, зато не было в ней никакой ненужной тайны. Все ее поступки можно было легко объяснить.

В самом начале полета, когда самолет еще стоял на взлетной полосе, Приставакина сделала нечто, что испортило Матвееву все путешествие домой. Матвеев сидел и разглядывал ее сзади. Вдруг Приставакина резко обернулась и посмотрела ему в глаза. Причем взгляд у нее был нехороший. Обиженный и злой. Стало понятно, что она не забыла его выходки у регистратуры. Приставакина отвернулась, достала из сумочки мобильный телефон и набрала номер.

— Алло, — сказала она в трубку. — Дорогой, это ты? Встречаешь меня?

Замечательно…

Потом Приставакина стала говорить много тише, недобро поглядывая на Матвеева. «Все ясно, — понял Матвеев, — она своему ухажеру жалуется, чтобы тот за нее отомстил».

Матвеев не то чтобы испугался, но ему стало не по себе. Он просто не хотел лишних неприятностей. Очень он не любил, когда люди некрасиво между собой разбирались. Объяснить он этого не мог, но всегда выступал за красоту человеческих отношений. И если даже так сложилось, что между определенными людьми не могло быть никаких красивых отношений, все равно, считал Матвеев, внешне все должно быть пристойно.

Чем ближе подлетали к родине, тем сильнее нервничал Матвеев. Мыслей, как обычно, было много и все неприятные. Разумеется, вида он не подавал, демонстративно читал журнал на английском языке. Был в этом небольшой обман. Матвеев скользил глазами по тексту, находил изредка знакомые слова и рассматривал картинки. У стороннего наблюдателя создавалось впечатление, что человек свободно читает по-английски.

Люди с уважением смотрели на такого умного человека. Матвееву это нравилось. Но в данный момент это не доставляло ему удовольствия. Он невидящим взглядом уставился в глянцевую страницу и думал о своем.

Например, думал о том, как он станет драться с ухажером Приставакиной. Думал о том, кто из них победит. В мужской компании Матвееву нравилось строить из себя бывшего боксера. Он так о себе и говорил: «Я когда-то был совершенно пробитым боксером». На самом деле в секцию бокса он ходил шесть или семь раз уже в зрелом возрасте. И прекратил свои посещения, потому что в секции не было душа, а еще и потому, что физически не выдерживал даже двадцатиминутной разминки.