Когда-то давным-давно, когда я еще только выбирал врачебную специальность, по которой собирался работать всю оставшуюся жизнь, отец всеми силами пытался обратить мое внимание на нейрохирургов. Расписывая передо мной преимущества и плюсы этой профессии, он не раз упоминал, что наш дом стоит на земле благодаря тому, что когда-то он сам выбрал этот путь и, «как видишь, ни о чем не жалею». Мама, когда он особенно распалялся, всегда подходила к нему со спины, обнимала за шею и говорила мне тихо, спокойно и уверенно:
— Выбирай то, что хочешь сам.
Ее слова стали моей путеводной звездой. Постепенно, изучая многочисленные справочники и рассматривая достоинства каждой из имеющихся профессий, я был уверен, что нашел свой путь. Только связан он был вовсе не с человеческим мозгом. И уж точно не с хирургией.
«Что?! — взревел отец, когда я сообщил ему. — Гинеколог?!»
Для пущей убедительности я тогда повторил и снова услышал тот же вопрос. Объяснение ждать себя не заставило.
«В твоей жизни должна быть только одна обнаженная женщина, Эдвард, — процедил он, ударив кулаком по столу, — и уж точно лежать должна в твоей постели, а не на кресле клиники».
Я прекрасно понимал его. Я знал, что для многих людей эта работа в принципе не подходит уже только по одной простой причине — стеснения. Точно так же, впрочем, как и урология. Это те два камня, которые, порой, разрушают мечты о врачебной деятельности.
Однако мне казалось, я справлюсь. Особой застенчивости за собой я не замечал.
Эсми жутко обрадовалась, когда узнала. Все ее родственницы по женской линии с самого основания семьи занимались акушерством. Прапрабабушка, прабабушка, бабушка… Эсми выбрала специальность окулиста из-за стремления хоть как-то выделиться, вырваться из круга. Она не пожалела о своем решении, но мое её осчастливило. На самом деле.
«Из тебя получится не только замечательный доктор, Эдвард, — сказала она мне, когда мы вместе резали овощи к обеду, — но и прекрасный отец. Я горжусь тобой».
Это были вдохновляющие слова. Больше я не сомневался.
Четыре года в колледже, несмотря на усиленную подготовку, как мне обещали, прошли достаточно быстро. Эсми с гордостью заявляла каждой из своих подруг, которым взбрело в голову поинтересоваться обо мне, что я стану акушером-гинекологом и буду непосредственно тем, кто поможет новой жизни прийти в этот мир. Отец каждый раз бурчал что-то и поднимался к себе. Окончательно смириться с тем, что я выбрал, он смог лишь ко второму году обучения в медицинской школе.
Сегодня, оглянувшись назад, по прошествии восьми лет, проведенных за учебой, я с уверенностью могу сказать, что не ошибся. Разумеется, некоторые моменты вводили в замешательство и даже немного пугали, но они были преодолимы. Как и стеснительность, проснувшаяся во мне так внезапно. Отец дважды усмехался, когда я признавался в ней, но после разговора с Эсми перестал. И даже встал на мою сторону, рассказав пару случаев из собственной практики, когда, как уверял «был красным от стыда, как рак». Я дождался и его поддержки.
Четырнадцатого октября две тысячи одиннадцатого года у меня был назначен первый прием. Доктор Уотнер, который должен был курировать меня, с интересом наблюдал за подготовкой, несколько раз комментируя те пункты, какие я вычитывал из учебника прямо в кабинете. Меньше всего хотелось ударить в грязь лицом. Больше всего хотелось остаться непоколебимым и уверенным в себе. Это легко удавалось с Барбарой, когда она согласилась побыть моей наглядной живой моделью, но это не одно и то же. Те женщины, которых я увижу сегодня, меня не знают. А Барбара знала. Повсюду…
— Девять часов, Шэрлок, — говорит мистер Уотнер, похлопывая меня по плечу, — самое время сбежать.
У него глубокий, низкий голос и умудренное, расслабленное лицо. Будь я одной из его пациенток, непременно бы доверял такому человеку. Ни в его способностях, ни в его знаниях, ни тем более в умениях нельзя было усомниться. Когда-нибудь и я хотел стать таким же. Чтобы и во мне было нельзя.
— Поздно бежать, — говорю я, доставая с полки коробку с перчатками, — восемь лет-то ушли…
— Переквалифицируем, — с улыбкой обещает мужчина, садясь за деревянный стол, за которым с трудом может поместиться, и достает папку с бланками, — раз плюнуть.
Я понимаю, что он шутит. И понимаю, зачем он это делает. Расслабить, успокоить — не это ли нужно тому, кто только-только ступает на врачебную стезю? Если спокоен врач, и пациент спокоен. В противном случае последствия могут быть невообразимы.
— Они все беременны? — интересуюсь я, включая воду.
— Все, — подтверждает Уотнер, проверяя, пишет ли ручка. — Любительницы ЭКО будут завтра.
— А готовящиеся?.. — я намыливаю ладони. Мыло едва уловимо пахнет ванилью, а антисептик терпеливо ждет своей очереди рядом с ним.
— Для тебя это слишком просто, — отметает доктор. — Я отправил их Вильяму. Ему по зубам.
Доверие приятно удивляет. Тем более от этого человека.
— Спасибо.
Мы разговариваем еще десять минут, терпеливо ожидая, пока придет та, кто записана в очереди первой. Я немного волнуюсь, но Уотнер делает вид, что не замечает этого. У него огромное количество смешных историй, которые здорово отвлекают. А когда их рассказывает человек, который сам выглядит как добрый персонаж диснеевского мультфильма, эффект неподражаем.
