Рассказы и эссе - [24]

К славе дядя Жора был готов. Но не готов был к такому обороту событий… Утром он пришел раньше всех. Но до девяти охранник его не впускал, а сам при этом был лыс, как лысый черт. Наконец взбегает дядя Жора в лабораторию… и пропустим смачное греческое ругательство! Уборщица, которую когда надо не заманить было в лабораторию, в это утро все колбы и пробирки вымыла и вычистила до блеска! Без следа!

Конечно, Массикот, поглаживая лысину, и без которой его облик был бы достаточно импозантным, разрешил дяде Жоре оставить поиски лапидермиуса и искать то самое вещество. Но дядя Жора его не нашел. И лапидермиуса тоже не открыл.

Вы ждете рассказа о том, как он спился, как опустился, дядя Жора? Нет, его спасли стоицизм и кинизм потомка эллинов и, не в последнюю очередь, релаксирующие свойства (ново)греческих крепких выражений.

А я расскажу вам притчу о двух самых величайших открытиях для человечества, притчу, которая является плодом моего вымысла, а не народной мудрости.

Осень витязь Хатт из рода Хаттов проводил в горах со стадом коз. Уже становилось холодно; он разжег amacva, что на абхазском языке есть огонь. Он сидел у amacva, глядел на небо, давая названья созвездьям. Молния ударила дуб. «Amacvus», — сказал он, что означает: бьющий огонь. Осенью он был в горах со своим стадом коз. Он залег в тени, играя на свирели, — и вдруг заметил, что козы его оживлены. Он заметил, что козы оживлены, потому что попробовали незнакомого ему цветка. Желая узнать, что это за цветок, столь ожививший коз, он сам попробовал сока его лепестков. Хатт попробовал этого цветка. Козы продолжали плясать, а он лег ниц на землю. Вот встану я — и, куда не пойду, куда не прочерчу себе дороги от места, где лежу в печали, а от точки, где я лежу в печали, я могу прочертить сонмище лучей-дорог — и повсюду мои лучи-дороги перерезает смерть. Смерть — это круг, внутри которого я заперт. И от этой догадки он почувствовал себя одиноко. Познав свою запертость в круге жизни, за чертой которого смерть, он почувствовал такое одиночество, что его потянуло к людям. Он поспешил к ним.

Уже становилось холодно. Встав на косогоре, он увидел людей, собравшихся вокруг огня. «Amacvaz», — сказал он, что означает «собравшиеся вокруг огня», а сегодня это слово понимается как «кольцо». Ибо нельзя вокруг огня рассесться иначе, чем кольцом, то есть кругом.

Люди, сидевшие вокруг огня-amacva, тянули руки к его теплу. Их руки, как спицы, тянулись от круга к центру, где точка огня. Люди заметили его. Они встали и побежали ему навстречу. Обступили его кругом, ибо обступить нельзя иначе, чем кругом, — и тянули к нему спицы рук.

— Учитель людей! Тот раз ты нам показал, как разводить огонь. Нам стало и теплей, и счастливей, и уверенней. Что принес и что покажешь ты нам сейчас? — спрашивали они его.

Когда-то было ему так одиноко, что в сердцах он высек огонь из кресала. Огонь он принес людям. А сейчас он видел аmacvaz, он видел Круг жизненного плена, и сейчас он задыхался внутри этого круга.

Но люди ждали и надеялись. И Хатт сказал им: «Я принес вам Колесо!» И научил людей пользоваться колесом.

07.07.97

Рождественское слово о долгожительстве

(Шахан-Гирей и Мустафа)

С Рождеством, дорогие читатели! С Новым Годом!

Вот уже в пятый раз мы с вами встречаемся на последних страницах журнала. Но сегодня хочется поведать особенную такую историю, потому что Рождество Христово. Ведь, берясь за перо под Рождество, каждому хочется быть добрым сказочником. Сказку мы придумаем какую угодно, и, если надо, еще и былью её сделаем, для того и рождены. Только хватит ли этой самой доброты на весь текст!

Теперь, значит, вот, как говорил наш учитель географии. Послушайте меня, вернее, почитайте! Сегодня мне хочется пожелать вам того, чего желают на Кавказе добрые люди добрым людям: Многие лета! Многие лета! Все хотят жить долго. Поговорим же о долгожительстве.

А почему бы и нет! Столько ничего не значащих, звонких слов наслышался каждый из вас за эти праздничные дни, не так ли? Все хотят выглядеть веселее, чем есть на самом деле, однако каждый из нас в отдельности знает, что любой этапный день, — будь он общий праздник, или собственные именины, — всегда несет в себе печаль, потому что ум и сердце невольно подводят итоги. Жизнь становится по настоящему дорога, когда она начинает уходить. Это только про мудрого Саади сказали современники, что когда он рождался, все радовались, а плакал только он, а когда он умирал — все плакали, радовался он один. Все хотят жить долго. Если даже жизнь давно не в радость, человек предпочитает влачить её тягость, потому что перевешивает страх от неведения того: что же за чертой? Поэт сказал: душа не ищет роскошных жилищ, она хочет лишь жить и не умирать. Терпящий зубную боль не желает идти к цирюльнику именно из страха большей боли. В боязни смерти заложена жажда бессмертия. Теперь, значит, вот…

Абхазское долгожительство когда-то было темой. А пик всемирной известности Абхазии как уголка уникального долгожительства пришелся на шестидесятые годы. Помню в детстве, как приезжали в наше село журналисты со всего мира. Живописные старики наши в живописных черкесках изображались на обложках самых красочных журналов мира, как звезды Голливуда. Этот бум вскоре схлынул. Как объясняют геронтологи Запада, феномен при тщательном изучении стал вызывать сомнения. А я считаю, что эти патлатые сами сглазили наших патриархов. Ведь они заставляли их внеурочно делать то, что старики позволяли себе раз, или два в жизни: фотографироваться.