Рассказы и эссе - [25]

Шрифт
Интервал

Нынешнее же поколение нашей молодежи предпочитает столетней жизни в уединении бурную жизнь на миру. Один из абхазских искателей приключений так и выразился: «Лучше умереть в Нью-Йорке от СПИДа, чем в Гудауте от долгожительства».

Чемпионом долгожительства в Абхазии считается поляк, в Кавказскую войну, в начале прошлого столетия перебежавший на сторону горцев. В тридцать каком-то году, когда к нему привезли гостившего в Союзе Анри Барбюса, имени своего от рождения, равно как польского и русского языков, он уже не помнил (или не помнил, помнит ли). Знал только фамилию — Шапковский. Звали старика Джидж, и было ему 164 года. Барбюс его зафиксировал и он вскоре умер, в отличие от коммунизма.

Другого долгожителя, Шахан-Гирея Бжания на 147-м году жизни посетил Джон Пристли. «Три года понадобилось мне, чтобы научиться говорить, и сто лет, чтобы научиться молчать», — признался он англичанину, который при этом кадр за кадром выкачивал из старика тень. Конечно же, и он умер, как только отъехал именитый гость, как те жители потаенной таежной деревни, погибшие после того, как их нашли и к ним хлынули журналисты, орудующие снималкой.

Джон Пристли проделал это в сорок шестом году, откуда читатель может вычислить, что Шахан-Гирей родился в один год с Пушкиным. Историю Шахан-Гирея я знаю хорошо, потому что он был нам родственник. Его первая жена приходилась родной сестрой Софьи Григоревны, моей бабки по отцу. От нее у Шахан-Гирея была дочь. Когда Андрей Битов гостил в Тамыше, старушки уже не было в живых. Писатель увидел траурную вывеску на доме, на которой значились даты ее рождения и смерти: 1880–1982, подивился, что старушка родилась в один год с Блоком и вывел ее под именем «Блоковской старушки» в романе «Оглашенные». В первые годы советизации старик Шахан-Гирей овдовел. А было ему так много лет, что страшно сказать. Он остался один и родные решили женить его на вдове, чтобы она присмотрела за стариком, пока он жив. А после его смерти ей бы досталось его нехитрое добро. Вдовья доля тяжела, в особенности если у нее нет детей. Возвратившись в отчий дом, она застает свое место занятым: там хозяйничает сноха. И потому в деревнях вдовы, даже в пожилом возрасте, часто выходят замуж, оговаривая порою, чтобы новый муж не бесчестил их неуместным постельным молодечеством.

Теперь, значит, вот…. Решили родственники: женить старика, чтобы жена в те несколько лет, что старику осталось жить, послужила ему как бы санитаркой. Но сам Шахан-Гирей думал иначе. И потому, отправляя всадников за молодой, он позвал моего отца, которому было двенадцать лет, и отправил его на скакуне впереди процессии, потому что у отца моего Бадза Тамшуговича была добрая нога. Так оно и оказалось. Вдова родила старику двух сыновей, младший из которых был директором сельской школы, которую я заканчивал. Теперь, значит, вот, год рождения старика вам известен, а директор школы родился в 1922 году. Посчитайте!

А Мустафу Чачхалия я хорошо помню. Школа, где я учился первые годы, до революции была церковно-приходской и потому окружена могилами. Перед школой растет кипарис и под ним — пять одинаковых пирамидальных гробниц. Очистив камень от хвои можно прочитать надпись: четыре брата и сестра, родившиеся в разное время и умершие в один день (точнее ночь). Их взяла испанка. То был обычный грипп, при отсутствии антибиотиков он уносивший миллионы жизней. Свирепствовал он в Абхазии в 1918 году. В одну ночь старик потерял пятерых детей. Представьте ночь, когда он с женой, бегая от ребенка к ребенку, до рассвета сложили на груди руки всем своим детям. И никто ведь не пришел бы на помощь: все были или больны, или боялись заболеть. И Мустафа не сломался. С той же женой он потом произвел на свет дочь. Рассказывали, что рядом с кладбищем, на лужайке, предназначенной для игрищ, он играл в кеброу, что-то наподобие крокета. В последние годы он иногда жаловался на нездоровье. Проходя мимо нашей усадьбы, зайдет, бывало, потребует колодезной воды и посидит с четверть часа с нашим отцом под шелковицей, чтобы поговорить о том, о сем. Он вообще до конца своих дней не прекратил дальние прогулки по селу. Опасаясь за старика, дочь прятала от него обувь, но это его не останавливало: он выходил на прогулку в носках. Шёл по середине дороги, не признавая обочин. Машины, которых в те шестидесятые было еще немного, раздраженно сигналили, но старик не сворачивал и им приходилось объезжать старика. С тех пор, как впервые автомобиль позабавил стариков тем, что мчался без упряжки (еще рассказывали: когда Шахан-Гирею показали автомобиль — вон, гляди, дескать, самоходная арба, о которой мы тебе рассказывали, — старец поднял голову и ясно взглянул на автомобиль, но при этом взгляд его от долгой жизни и приобретенной с нею мудрости был таким тяжелым, что от него, от его взгляда, тотчас диво-машина заглохла и из открытого лимузина, чертыхаясь, вышли совнарком Нестор Лакоба, комиссар по культуре Баграт Зантария и шофер Борислав Стоянов), — так вот, с тех пор, как появился автомобиль на нашей дороге, прошло полвека, но никого еще из прохожих он походя не задел. Это в Тифлисе случилось такое, что Камо ехал на единственном в городе велосипеде и попал под единственный авто, принадлежавший председателю грузинского ЦИКа Махарадзе. Так что Мустафа гулял как раз посередине дороги, не зная за автомобилем такого качества, как способность сбить человека.


Еще от автора Даур Зантария
Енджи-ханум, обойденная счастьем

Прелестна была единственная сестра владетеля Абхазии Ахмуд-бея, и брак с ней крепко привязал к Абхазии Маршана Химкорасу, князя Дальского. Но прелестная Енджи-ханум с первого дня была чрезвычайно расстроена отношениями с супругом и чувствовала, что ни у кого из окружавших не лежала к ней душа.


Золотое колесо

Даур Зантария в своём главном произведении, историческом романе с элементами магического реализма «Золотое колесо», изображает краткий период новейшей истории Абхазии, предшествующий началу грузино-абхазской войны 1992–1993 годов. Несколько переплетающихся сюжетных линий с участием персонажей различных национальностей — как живущих здесь абхазов, грузин (мингрелов), греков, русских, цыган, так и гостей из Балтии и Западной Европы, — дают в совокупности объективную картину надвигающегося конфликта. По утверждению автора, в романе «абхазы показаны глазами грузин, грузины — глазами абхазов, и те и другие — глазами собаки и даже павлина». Сканировано Абхазской интернет-библиотекой httр://арsnytekа.org/.


Судьба Чу-Якуба

«Чу-Якуб отличился в бою. Слепцы сложили о нем песню. Старейшины поговаривали о возведении его рода в дворянство. …Но весь народ знал, что его славе завидовали и против него затаили вражду».


Витязь-хатт из рода Хаттов

Судьба витязей из рода Хаттов на протяжении столетий истории Абхазии была связана с Владычицей Вод.


Кремневый скол

Изучая палеолитическую стоянку в горах Абхазии, ученые и местные жители делают неожиданное открытие — помимо древних орудий они обнаруживают настоящих живых неандертальцев (скорее кроманьонцев). Сканировано Абхазской интернет-библиотекой http://apsnyteka.org/.


Рекомендуем почитать
Время ангелов

В романе "Время ангелов" (1962) не существует расстояний и границ. Горные хребты водуазского края становятся ледяными крыльями ангелов, поддерживающих скуфью-небо. Плеск волн сливается с мерным шумом их мощных крыльев. Ангелы, бросающиеся в озеро Леман, руки вперед, рот открыт от испуга, видны в лучах заката. Листья кружатся на деревенской улице не от дуновения ветра, а вокруг палочки в ангельских руках. Благоухает трава, растущая между огромными валунами. Траектории полета ос и стрекоз сопоставимы с эллипсами и кругами движения далеких планет.


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.