Рассказы и эссе - [23]

Безусловно, Архимед рассчитывал, что толпа его поймет, раз так забавно поспешил своим законом поделиться. Если бы между ним и народом была стена непонимания — чего уж тогда выбегать? Может этого закона все Сиракузы ждали, как ждали очередного оборонительного сооружения, которых во множестве для города ученый придумывал?

Скорее всего ученый действительно был занят изобретением нового оружия для доброго тирана Сиракуз, а закон Архимеда пришел ему в голову мимоходом. Ведь в баню пришел, как и все нормальные эллины, чтобы отдохнуть и расслабиться. Лежит великий ученый в позе, воспетой Козьмой Прутковым в стихотворении «Философ в бане», — и вдруг ка-ак подскочит, точь в точь как вздрогнул Ньютон тысячелетия спустя, когда падающее яблоко угодило ему в ермолку. Гениальные открытия зачастую являются как побочный результат.

Немало туш плескалось в ваннах,

Немало яблок било лбы,

Но спит в потемках без названья

В пределах «если б да кабы»

Закон. Закон себя не прячет,

Лишь должен быть произнесен,

И все мудреные задачи

Таят, как радугу, закон.

В саду родном, но незнакомом,

Где облетает барбарис,

По тонким ниточкам закона

Шурша листва струится вниз.

Открытие ошпарило Архимеда, как кипяток. Раскидав в стороны и «Леквоною и ременно-обутого Тавра» (см. К. Пруткова), он выскочил прямо на улицу, без гематия и без сандалиев.

Но давно уже шведская королева вручает ученым нобелевскую ветвь за те труды, чей смысл даже ей не понять. Но ведь и Лаврентий Берия возглавлял шарашку, где ученые разрабатывали научные проекты, только названия которых он бы ввек не растолковал. Средневековый маг и астролог, вызыватель духов, Фауст, в народе пользовался великим почетом, потому что при необходимости он лечил и учил народ. А нынешний академик, сколько бы ни основывался на марксистский метод и сколько не трудился на прогресс, уже не лечит и не учит народ: его исследования понятны только узкому кругу посвященных. Вот о чем речь. А настоящий Закон, открытый Богом людям через избранных, тотчас становится понятен любому гимназисту, что ни на миг не умаляет величия первооткрывателя.

Все, кто побывал в Сухуме, непременно посещали обезьяний питомник. Не всем, однако, известно, что знаменитый этот обезьянник был видимой частью айсберга, которым являлся засекреченный, стратегического значения Всесоюзный институт экспериментальной патологии с его бессменным директором академиком Массикотом. В этом институте ставились опыты над обезьянами, которые, как известно, наиболее близки к человеку. Подробнее об этом таинственном институте мы расскажем в другой раз, а сейчас речь о том, что этот институт виной тому, что в нашем черноморском городе Сухуме растет самый настоящий анчар, а мой сосед дядя Жора впал в отчаянье, потому что чуть было не открыл средство от облысения — вещество, при посредстве которого на самой лысой лысине вырастают юношеские волосы (вырастали бы, если такое средство японцами уже не открыто, а дядя Жора был к нему близок в начале шестидесятых) со скоростью, с которой растут обычные волосы. Но именно: чуть было. Итак, по порядку.

Анчар сам Пушкин в сносках охарактеризовал как древо яда. Его не надо путать с ядовитым деревом Токсикодендрон, которое стоит, огороженное, в Сухумском ботаническом саду и показывается всем экскурсантам. Нет, анчар растет на цыганском кладбище в Старом поселке. Его создательница — жена местного гангстера, которая так сильно ревновала своего мужа к цыганке, с которой у гангстера был длинный роман, что не успокоилась даже тогда, когда любовница-цыганка умерла; работая в вышеназванном институте Массикота, ревнивая жена выкрала из запасников сверхсекретный лапидермиус и поливала им корень барбариса, посаженного родителями цыганки на ее могиле, отчего куст барбариса стал настолько ядовитым, что совсем как у Пушкина,

К нему и птица не летит,

И тигр нейдет, лишь вихорь черный

На древо смерти набежит —

И мчится прочь, уже тлетворный.

А открытие средства от облысения чуть было не произошло таким образом. Как-то в конце рабочей недели дядя Жора остался в лаборатории, увлекшись опытами. Ответ был близок, но только близок. Думая о том, как славно было бы открыть лапидермиус впервые в науке (а это искусственная плазма, при помощи которой другая искусственная плазма наиболее эффектно срастается с неведомой наукой новейшей плазмой — открытие, которое выдвинет институт на мировой уровень, а дяде Жоре обеспечит Ленинскую премию как минимум), сосед-ученый рассеянно проводил пальцами по потеющей лысине. Наконец охрана его выпроводила. А уже вечером у дяди Жоры зачесалось лысое темечко: на том месте, где прошлись его пальцы, тремя перекрещивающимися рядами росли волосы! И не седые, как остатки на затылке, а юношески-пушистые и русые! Какое-то вещество, которым ученый пользовался при опытах, дало этот неожиданный эффект. Надо было ждать до понедельника, институт стратегический, охрана в выходные дни не впустит самого Массикота. Доживем до понедельника, а там он исследует все пробирки. Только дядя Жора знает, как медленно ползло время в эти выходные. Всемогущее сообщество лысых по достоинству оценит это открытие, побочное, как и все гениальные. Какая там Ленинская! Фрачный, он улыбнется стокгольмцам, между тем, как королева…