Китовый ус - [76]

— Она выросла в деревне, а в деревне жить и не любить животных нельзя.

— Но она сейчас живет в городе. Я почему спрашиваю: ей за котенком ухаживать. Убирать, знаете… Они у меня к опилкам приучены. У вас опилочек еще нет?

— Пока нет, но достать их не так уж и трудно.

— У меня был целый мешок, сейчас осталось мало… Я хочу попросить вас: если котенок не подойдет по каким-либо причинам, не выгоняйте его, не выбрасывайте на улицу. Позвоните, я приеду и заберу, — у Маргариты Макаровны после этих слов даже влажно блеснули глаза, в ее воображении, вероятно, предстала какая-то нехорошая картина.

— Не беспокойтесь: не выгоним и не выбросим.

— Буду надеяться… А как вы будете прогуливать его?

— Очень просто: привыкнет к нам, будем выпускать на улицу.

— Но ведь он убежит! Нет, этого делать не следует. Представьте себе, я не выпускала Мусю даже тогда, когда ей, извините, нужен был кот. Выпускать на улицу — это же невозможно, ходят разные коты. А домашнего, хорошего кота разве в Москве легко найти? Они ведь все кастрированы. Им нужна очень небольшая операция, они тут же встают и бегают. Кошечкам сложнее, они две недели должны в бинтах лежать. Но мы сделаем Мусе такую операцию, так будет лучше.

— А где же ваш котенок? Мы столько говорим, а его до сих пор не видел. Он может и не понравиться, — сказал Хруслов, все больше и больше раздражаясь.

— Ну, что вы, это такое создание. Разве он может не понравиться? — заворковала хозяйка.

Она отодвинула за тахтой ширмочку, и Федор увидел большую клетку из железных прутьев. Там, на одеяльце, спал котенок месяцев двух. Маргарита Макаровна наклонилась, взяла его на руки — котенок потянулся, а Хруслов удивился, насколько тот был длинным и плоским. «Как из гербария, засушивала она его, что ли», — подумал Хруслов, и ему стало жалко это темно-серое, с ржавой шерстью существо. Котенок не очень приглянулся — вялый, некрасивый и очень уж плоский. «Брать или не брать? — засомневался он. — Но ведь Максимка опять спросит. А котенок что — котенок как котенок, из него ведь не стрелять. Только не был бы он больным. Пусть не круглый, пусть как из гербария, откормим сырой рыбой и мясом сырым, на воздух будем выпускать, а там, гляди, станет таким еще красавцем».

— Так вы решили, Маргарита Макаровна, доверить котенка нам?

Хозяйка, по очереди поглаживая кошек, после некоторого раздумья произнесла:

— Но ведь вы еще не говорили с женой…

— Мне с женой говорить нечего: сын и она каждый день ждут меня с котенком. Можно ведь поехать на Птичий рынок, купить там за пятерку сиамского, сибирского или трехцветного… Но нам нужен очень чистый котенок, сын после операции, нам рисковать нельзя…

— Нет, вам все-таки следует посоветоваться с женой.

— Я хотел бы сегодня его взять, — сказал Федор довольно решительно.

— Сегодня очень холодно. Станет теплее — потом и возьмете…

— Такси стоит внизу.

— Ах да, я забыла… И все же сегодня котенка я не отдам.

— Может, и ваш муж еще не согласен? — спросил Федор, засопев.

— Он согласится. У него есть еще квартира… Посоветуйтесь с женой и позвоните мне. К тому же у вас нет опилок… Достаньте опилки и позвоните…

Тут уж Хруслова словно подбросило с кресла, но выручила привычка сдерживаться, не давить рывком на газ или тормоза, и он стал прощаться, шаг за шагом приближаясь к двери. Хозяйка, почувствовав что-то неладное, еще несколько раз повторила совет приготовить опилки. Ей, вероятно, казалось, что таким способом она обнадеживает гостя…

«Да пропади ты пропадом со своим котенком! — ругался он, прыгая по лестнице через ступеньки. — Елки зеленые, да мне вопросов задали меньше, когда я сватал Галину! Уж я бы с твоей Мусечкой на даче посидел бы уж я ее на веревочке поводил бы… Для тебя же человек по сравнению с котенком — ничто! Бабушку, видите ли, подавай для этого, из гербария! Хорошо, что не отдала — ведь потом бы извела, замучила бы… В хорошие руки, значит, говорила Вике. В хорошие руки, значит…»

Таксист ждал, но Хруслову теперь было неловко ехать с ним — тот видел, как и зачем он готовился сюда в гости, брал шампанское и трюфеля. Он сказал ему, что будет здесь еще долго, расплатился и вернулся в подъезд. Машина уехала, Хруслов вышел и направился к гастроному, с трудом сдерживая желание трахнуть шампанским об угол дома, где жила эта кошатница, и выбросить трюфеля в какую-нибудь помойку.

Домой он вернулся часа через два, мрачный и злой. Не помогла бутылка водки на троих, возле гастронома, не помогло шампанское, которым он угостил случайных своих знакомых. Рассказал им, как только что ходил за котенком, и один из мужиков стал тащить Хруслова за рукав:

— У меня есть котище. Прошка, восемь с половиной килограммов, дарю твоему парню от души… Раз такое дело, мы же понимаем. Кот что надо, ест все подряд, даже огурцы соленые. Не какие-то там нежные патиссоны, а магазинные.

— Нет, не возьму, — отказывался Хруслов из упрямства и гордости и не взял.

До субботы, когда на Птичьем можно было купить любую живность — от мотыля до обезьяны, оставалось всего три дня.

СТО ПЯТЫЙ КИЛОМЕТР

Минуло несколько лет после того, как железную дорогу электрифицировали и Николай Карпович Сытин навсегда потушил топку своего мощного ФД-20. С тех пор он ездит машинистом на маневровом паровозе. И хотя локомотив у него приличный, построенный будапештским заводом «Маваг», Сытин с того времени чувствует себя в какой-то степени обойденным судьбой.