Китовый ус - [78]

С этим парнишкой и не поладил Николай Карпович. Виной всему — козы. Они, должно быть, привыкли к грохоту поездов, но не переставали шалеть, услышав паровозный свисток. Чуть что — врассыпную по болоту.

Малыш плакал — нужно было выгонять коз из высокой осоки, из густых зарослей ольшаника. А потом грозил Николаю Карповичу камнем. Он не понимал, конечно, что машинисту непременно нужно сигналить, трогая эшелон с места. И однажды он выполнил свою угрозу — камень ударился в гладкий бок локомотива.

За эту проделку Николай Карпович решил было надрать ему уши. Бросив камень, малыш, разумеется, не теряя времени, улепетнул через болото напрямик к домику.

Несколько рейсов Николай Карпович не останавливался здесь — семафор был открыт. Малыш спокойно пас коз, а когда пришлось остановиться, он каким-то чутьем догадался об опасности и скрылся в ольховых кустах.

Потом на сто пятом появился солдат. Без ремня и без обмоток, в ботинках на босу ногу, он казался Николаю Карповичу мирным, домашним человеком. Соорудив во дворе столярный верстак, он строгал доски на починку обветшавшего за войну крыльца. На верхней, уже новой ступеньке сидел малыш под отцовской пилоткой, очарованный вьющимися стружками, запахом досок, неторопливой и ладной работой отца.

Спустя несколько дней Николай Карпович встретил солдата на линии. На плече он нес путейский молот и ключ, на боку болталась кобура для сигнальных флажков. Увидев приближающийся поезд, он сошел на бровку и поднял желтый флажок.

Вскоре Николаю Карповичу довелось снова стоять напротив домика. Обходчик сидел на краю бровки.

— С возвращением, солдат! — крикнул Николай Карпович.

Обходчик поднял вверх морщинистое неулыбчивое лицо, затянулся непомерно длинной самокруткой.

— Спасибо, браток, — ответил он, прокашливаясь.

Он был уже пожилым. На черной, натруженной шее белел шрам, а Николаю Карповичу сначала показалось, что шея у него косо подбрита. Докурив самокрутку, свернул новую, такую же длинную.

— Ну и проказник твой меньший-то! — крикнул Николай Карпович и покачал укоризненно головой, а затем сойдя, рассказал о его проделке.

Лицо обходчика судорожно смялось, морщины сжались и разгладились — ему неприятно было слышать это, хотя Николай Карпович рассказывал о малыше без зла, даже как-то восхищаясь им.

— Я ему задам, — пообещал угрюмо обходчик.

— Да ты не вздумай там ничего… Парнишка-то замечательный, — просил обходчика Николай Карпович, опасаясь, как бы он не взгрел малыша.

— Трогай, браток, — открыто, — сказал, поднимаясь, обходчик и вытащил из кобуры желтый флажок.

— Так ты не вздумай там, не вздумай!.. — кричал Николай Карпович, трогая с места.

Городок быстро расширялся. На станции проложили новые пути, поставили еще несколько колонок для заправки паровозов. Поезда все реже и реже останавливались на сто пятом.

Семафор заменили на светофор.

Обходчик постарел и вышел на пенсию. Летом он обычно копался со старухой в огороде, зимой бродил с ружьем и собакой по болоту, а весной, когда Донец разливался и вода доходила до самой насыпи, ловил рыбу. Он завел себе лодку и сети, ловил, наверное, ночью — днем сушил под откосом рыбацкие снасти, греясь и дремля напротив солнышка.

Однажды Николай Карпович поговорил с ним еще раз. Старик помнил его и пригласил на рыбалку. Николай Карпович радовался: можно будет пожить на свежем воздухе, в тишине, вволю порыбачить, поспать где-нибудь на сеновале и поесть настоящей ухи, приготовленной на костре.

Но отпуск выпадал то летом, то зимой, а весной как-то не находилось для рыбалки свободного времени. Он забывал о ней и вспоминал о приглашении, проезжая мимо домика.

Каждую весну он давал себе слово: все оставлю и приеду. А подходил отпуск, появлялись совершенно неотложные и важные дела.

Мальчишки выросли. Старший куда-то уехал и не был дома несколько лет — может быть, работал в Сибири, на Дальнем Востоке, а может, служил в армии, — откуда знать об этом Николаю Карповичу? А знать хотелось.

Малыш давно вырос из штанишек с помочами и, кажется, работал на заводе. Вернулся старший, а спустя некоторое время в домике появилась молодая женщина. «Женился», — догадался Николай Карпович и опять пожалел, что до сих пор не приехал к ним в гости. И было почему-то обидно, что он не побывал на свадьбе.

Затем исчез и малыш. Исчез, казалось Николаю Карповичу, как раз перед тем, когда он как будто бы твердо решил приехать в гости к семье, ставшей ему в чем-то близкой. Пришлось поездку отложить и подождать малыша.

Как-то зимой Николай Карпович увидел возле домика много людей. Прячась от резкого ветра и снежных вихрей, они стояли с поднятыми воротниками пальто. У некоторых в руках тускло желтели музыкальные трубы. Он догадался, в чем дело, и дал негромкий, протяжный гудок, провожая старого обходчика в последний путь.

Поселок все ближе и ближе подходил к домику, надвигаясь на ольховую рощу. Малыш не появлялся дома, а Николай Карпович готовился тушить топку своего ФД-20.

В один из сентябрьских дней он увидел во дворе парня в солдатской форме. Малыш рубил дрова, старушка подбирала поленья. Николай Карпович, обрадовавшись, дал сигнал, даже замахал руками, но ни старушка, ни малыш и не обернулись — разве мало паровозов трубит на этом километре?