Китовый ус - [104]

— Садитесь, Виктор Михайлович. Заходите еще, спорить будем! Извините, если что не так…

Балашов вернулся в гостиницу уставшим, прямо-таки с гулом в голове от громкого Быстрова, неудовлетворенным — вечер был сумбурен, профессор юродствовал, а он, Виктор Михайлович, вел себя большей частью так, словно рейсшину проглотил.

Виктор Михайлович отвлекся от воспоминаний — сон есть сон, о нем он беспокоился особенно ревниво. Но какие ни были богатые навыки аутотренинга у Виктора Михайловича, уснуть никак не мог — мелькали перед глазами Быстров и Ладонька-детонька, причем Быстров продолжал спор, орал и размахивал руками, корчил злорадные гримасы. Лада стояла перед столом с полным блюдом дымящихся пельменей и преглупо улыбалась. От вида этих пельменей у Виктора Михайловича перехватывало горло — зачем он только ел их перед сном? «Нет, пельмени прекрасные, восхитительные, вкусные, легкие, полезные, какие они хорошие. Хорошие, хорошие… После них такой легкий, приятный сон…» — начал мысленно твердить Виктор Михайлович, стараясь успокоиться и уснуть.

В конце концов впечатления дня в его сознании смазались, растворились друг в друге, он перестал их воспринимать, а затем они и вовсе развеялись, и тогда он уснул — беспамятно и облегченно. Через некоторое время он стал осознавать, что спит, но его что-то беспокоит, настойчиво требует к себе внимания. С сожалением выпутываясь из забытья, понял: телефон. В полусне-полусознании взял трубку, сказал что-то еще беспамятное и услышал в ответ вчерашний жизнерадостный и юный женский голос. Она говорила с нетерпением — еще бы, целый вечер звонила («по какому праву?» — мелькнуло у Виктора Михайловича), а теперь уже, наверное, слишком поздно. Она просила прощения за беспокойство, и он, пока приходил в себя, извинил ее, уверил, по привычке быть вежливым с дамами, что, мол, ничего страшного тут нет. К удивлению Виктора Михайловича, первой его мыслью, когда сознание полностью вернулось к нему и вспыхнуло, как лучевая трубка, не имеющая никаких пространственных и временных ограничений, было: «И вот приехал я в Москву, а тут Вася!» Это было настолько неожиданно для него самого, что он, зажав ладонью микрофон, засмеялся, захохотал даже — ему открылся юмористический смысл этого странного выражения.

Виктор Михайлович будет болтать по телефону с не известной девушкой, назвавшейся Таней, до трех часов ночи. «Какая чепуха!» — время от времени станет восклицать он. Странный этот разговор закончится тем, что будет назначено свидание на пять часов вечера. Виктор Михайлович откажется от поездки в дом отдыха, Ладонька-детонька подумает, что гость обиделся на ее отца. Пойдут долгие взаимные и неубедительные объяснения, ему все же удастся немного успокоить Ладу — он ведь хорошо относится ко всему вчерашнему, и к ее отцу, и к ее пельменям, и вообще Виктор Михайлович назовет вечер очень полезным и интересным. Уладив дела с Ладой, Виктор Михайлович начнет готовиться к свиданию, зайдет в знакомый цветочный магазин, выйдет с букетом гвоздик, найдет к пяти часам условленную аптеку и станет прохаживаться возле нее ровно в семнадцать ноль-ноль, приглядываясь близоруко к каждой молодой особе женского пола. В семнадцать десять он забеспокоится, в семнадцать двадцать встревожится, в семнадцать тридцать назовет себя ослом, но будет прохаживаться возле аптеки еще пятнадцать минут. В семнадцать сорок пять на шапке и пальто Виктора Михайловича будет лежать толстый слой снега — он весь день тихо и густо шел. Увидит Виктор Михайлович на углу мусорный ящик (поразительно, но в виде безобразнейшего, широкого, металлического и раскрашенного белой и черной краской пингвина!), швырнет в поганый зев этого чудища гвоздики и уйдет от аптеки в отвратительнейшем настроении, проклиная себя за доверчивость, мальчишество, глупость.

Вечером позвонит Таня. Она станет со слезами просить прощения у Виктора Михайловича, утверждая, что она не могла прийти. Виктор Михайлович холодно простит и положит трубку.

Таня действительно не могла прийти на свидание. Это была совсем юная, чистая и красивая девушка, но с ней случилось несчастье — она тяжело болела и вот уже три года не могла ходить. Она жила в доме напротив аптеки, ее подружки-девятиклассницы, помогающие ей учиться, назначали мальчикам свидания, влюблялись, разочаровывались. Жизнь эта как-то шла мимо Тани, она тоже мечтала о любви и свиданиях.

Получилось так, что до Виктора Михайловича в номере гостиницы жил профессор, который приезжал ее смотреть. Таня знала номер этого телефона. Надо сказать, что телефон у Тани появился совсем недавно. Свободных номеров в их районе не было, и заведующая аптекой пошла навстречу родителям девушки — разрешила установить в квартире параллельный аппарат. И Таня названивала по вечерам по всем телефонам, радуясь, как расширяется ее мир, как много интересного она узнает. Однако бесконечно тревожить одних и тех же людей было неприлично, и вот однажды, когда она поговорила по всем известным телефонам, а ей было скучно и тоскливо, Таня решилась набрать номер гостиницы, в котором еще неделю назад жил профессор.