Избиение младенцев - [9]

Сам даже не вполне осознавая, что делаю, я выскочил из машины. Первое попавшееся мне на глаза лицо принадлежало парню с виду лет восемнадцати, крепкого телосложения со вздутыми венами на шее. Его кожаная куртка, невзирая на метелицу, была распахнута, обнажая напоказ белую футболку, поверх которой у него висел золотой крест на золотой же цепи. На момент, когда мы столкнулись с ним буквально лицом к лицу, он выкрикивал: «Иисус! Иисус!» и был неподдельно изумлён тем, как я налетел на него со всей своей дури, отшвырнув его назад на парочку дебелых бабёнок в однотонных шарфиках и теплых наушниках. Без промедления я взялся за следующего клиента, хлипкого сморчка, выглядевшего так, словно его последние сорок лет держали в чулане, и отбросил его подальше от машины. Я обернулся на чьи-то вопли, увидел пробивающихся сквозь толпу копов и тут вдруг весь обзор мне закрыла огромная рожа того самого верзилы-бородача – ну прямо вылитый вождь племени Яху – причём, она была настолько близко, что я учуял даже, чем он позавтракал. В гуще всего этого бедлама он стоял нерушимо перед передним бампером нашей машины, осклабившись в мой адрес такой широченной ослепительной притворно-набожной улыбкой, и при этом полной такой неприязни, какой я ещё в жизни не видывал, а в следующий миг он, припав на одно колено, приковал себя наручниками к бамперу.

Это вывело меня из себя. Я жаждал сделать из него мученика, жаждал запинать его до смерти прямо здесь, прямо на подъездной дорожке на глазах у всего мира, которому известно, что было бы, если бы Филип не схватил меня сзади. – Рик! – орал он. – Рик! Рик! – Затем он, заключил меня в объятия, вытянул на дорожку и потащил к дому, в дверях которого стояла Дениз с белым от страха лицом. Завывающая в предвкушении крови толпа сразу же затянула очередную плаксивую церковную песнь, так, словно пребывала в каком-то соборе.

Когда мы очутились в безопасном коридоре и заперли за собой дверь, мой брат повернулся ко мне. – Ты что совсем рехнулся? – накинулся он на меня так, будто я ему – враг. – Ты хочешь обратно в тюрягу? Хочешь, чтоб тебе предъявили гражданские иски? Ты вообще чем-то думаешь или ты чем-то закинулся?

Я глядел мимо него, но мне хотелось убить и его тоже. Этот позыв пульсировал в моих венах совместно с Дезоксином, который я стырил в клинике. Тут я заметил племянников, выглядывающих из своей комнаты в коридор. – Нельзя позволять этим людям прессовать тебя, – ответил я.

– Глянь на меня, Рик, – потребовал он. – Глянь на меня.

Бессильный на лету придумать способ отвертеться и угнетенный этим, я нехотя поднял глаза. Я вновь ощутил себя сопляком, Рик – воришка, торчок, раздолбай.

– Ты же играешь им на руку, неужели тебе не ясно? Они тебя провоцируют на то, чтобы ты напал на них. Тогда они отправят тебя обратно в тюрягу, а сами попадут на первые полосы прессы. – Его голос дрогнул, когда Дениз попыталась что-то сказать, но он оборвал её взмахом руки. – Ты развязал с наркотой, верно? Что это – кокаин, травка или из клиники стырил что-то?

С улицы доносилось пение: «Мы преодолеем», звучащее однако жуткой пародией, ибо поющие боролись не методами либерализма, а – фашизма. Я хранил молчание.

– Услышь меня, Рик. Ты же экс-зэк, который постоянно должен помнить это и должен взвешивать каждый свой шаг. Ты думаешь, что ты защищал меня там?

– Экс-зэк? – спросил я в изумлении. – Вот как ты меня называешь? Ты не прав. Никакой я не экс-зэк. Ты судишь по каким-то персонажам из кино, из документальных фильмов, которые смотрел на телеканале Пи-Би-Эс. Я же парень, совершивший ошибку, мелкую ошибку, и я никому не причинил вреда. К тому же, я – твой брат, помнишь?

Тут в наш спор вмешалась Дениз, – Ну ладно тебе, Филип, – увещевала она брата. – Ты просто расстроен. Мы все расстроены.

– Не лезь-ка ты в это, – бросил он, даже не удостоив её взгляда. Он не сводил с меня своих Аква-Велва глаз. – Да, – ответил он наконец, –ты мне брат, но ты должен доказать мне это.

Сейчас до меня доходит, что с Дезоксином я допустил ошибку. Вышло ровно то, о чём нас предупреждали в наркоклинике. Я рассуждал, что, мол, это же не кокс, а мне же нужен какой-то допинг или возбудитель, чтобы вынести эту работу на задворках, да и потом, если бы он не хотел поддать меня искушению, то зачем тогда оставил ключ от шкафа с наркопрепаратами прямо на самом видном месте в ракушечной пепельнице на углу своего стола? Нашёл тоже экс-зэка! Я был обижен и рассержен, и не покидал свою комнату вплоть до тех пор, пока через час Филип не постучал в дверь, сообщив мне о том, что полиция разогнала толпу рядом с домом. Мы ехали на работу молча, хотя завывания любимой оперы Филипа жевали мне нервы словно сотня маленьких зубастых челюстей.

Пусть Филип и не заметил этого, но когда я опять забирался в его машину, то во мне уже произошла кое-какая перемена, выявить которую, однако, нельзя было ничем иным, кроме рентгена, – я уже не был безоружен. За пояс моих серых «Ливайс», укрыв его от лишних глаз подолом рубахи, я заткнул твердый воронённый ствол «пушки», купленной мною у девушки по имени Коринна ещё в те времена, когда меня одолевали параноидальные страхи. Тогда по моей квартире где-попало валялись какие-то деньги, туда-сюда сновали какие-то типы, которые не были ни нуждающимися, ни моими знакомыми, ни хотя бы знакомыми моих знакомых, но у меня от этого потихоньку съезжала крыша. Коринна, которая иногда забегала к нам вместе с подружкой моего соседа по квартире, толкнула мне за триста баксов эту штуковину – модель «Смит-Вессон-Спешел» 38-го калибра. Она сказала, что ей она «уже больше не нужна», а так как меня не интересовало, что это значило, то я прикупил и запрятал её под подушку. Хотя я шмальнул из неё лишь раз, забравшись в какой-то каньон в Туджунге, но всё же с ней мне было как-то спокойнее. Вообще-то я давно уже позабыл о своей пушке и лишь тогда, когда, получив свои вещи из камеры хранения, привёз их в дом брата, я вдруг наткнулся на неё в коробке от компакт-дисков, притаившейся там словно ядовитая гадюка под валуном.