Их было сто семь, все – разного возраста, роста и объемов, начиная с двадцати пяти и тридцатилетних, в платьях, похожих на целлофановые, и заканчивая парой особ постарше, в брючных костюмах, со смачными бедрами, вполне годившихся кому-нибудь в матери; я имею в виду – в матери молодому человеку, который носит козлиную бородку и работает в «Макдональдсе». Я должен был встретить их на выходе из самолета, прилетевшего из Лос-Анджелеса; со мной был Питер Мерчант, чье туристическое агентство и организовало этот уик-энд совместно с одной компанией из Беверли Хиллз, а также несколько парней, жизнерадостных бородачей вроде Джей-Джей Отеля, и еще этот отвратительный тип Бад Уиверс, который не пожелал отстегнуть сто пятьдесят баксов на шведский стол, вечеринку «Малибу Бич» и последующий аукцион. Они надеялись что-нибудь урвать на халяву, ну, а мне предстояло играть роль буфера и следить, чтобы этого не случилось.
У Питера был рот до ушей, когда мы подошли к первой леди, Сюзанне Абраме, как значилось на бейджике; мы начали раздавать букетики – по одному каждой – и затянули хором «Добро пожаловать в Анкоридж, страну гризли и открытых мужских сердец!» Да, выглядело это пошло – идея принадлежала не мне, а Питеру, – и первые несколько шагов я чувствовал себя идиотом (еще бы, с такими суровыми женщинами, наверняка divorcées,[1] a может, в придачу еще и судебными секретарями или адвокатами); но когда я увидел эту малышку с глазами цвета тающего льда, шестую в ряду, мой дух воспрял. Надпись на ее бейджике была выведена от руки, каллиграфическим почерком, а не сделана на компьютере, как у остальных, и это меня зацепило: надо же, какое старание; в общем, я пожал ей руку и сказал: «Здравствуйте, Джорди, добро пожаловать на Аляску», – а затем протянул букет.
Вид у нее был слегка ошалелый, и я списал это на полет, напитки и общую атмосферу праздника, которая наверняка царила в самолете, когда сто семь одиноких баб летят на День труда в штат, славный тем, что здесь на каждую особу женского пола приходится по два полноценных мужика, но дело оказалось совсем в другом. Как выяснилось, она не выпила и бокала шабли, и то, что я принял за смущение, скованность и все такое, было простым изумлением. Как я узнал позже, ее всю жизнь тянуло в провинцию, она читала и мечтала о ней еще девочкой, когда росла в Алтадене, в Калифорнии, откуда был виден «Роуз Боул».[2] Она была начитанной – учительница английского как-никак, – и у нее было новое роскошное издание «Грозового перевала»[3] в кожаном переплете, которое она несла под мышкой, держа в той же руке чемодан и дорожную сумку. Я решил, что ей двадцать с гаком или тридцать с небольшим.
«Спасибо», – произнесла она нежным шепотом, заставившим меня вновь почувствовать себя тридцатилетним; она подняла глаза цвета тающего снега, чтобы рассмотреть мое лицо и окинуть взглядом целиком (должен сказать, что я мужчина не маленький, один из самых здоровых в окрестностях Бойнтона, шесть с половиной на два сорок два,[4] причем из этого лишь немногое ушло в жир); затем она прочитала мое имя на бейджике и добавила идущим откуда-то из глубины легким, парящим в воздухе шепотом: «Нед».
После этого она отошла, за ней была следующая женщина (с таким лицом, словно над ним поработал топограф или лесоруб), за ней – еще одна, и еще одна, и я все время спрашивал Себя, сколько назначат на аукционе за Джорди, и достаточно ли будет ста двадцати пяти долларов, которые я только и мог потратить.
Эти девушки – женщины, дамы, неважно, кто – немного отдохнули в отеле, умылись, погладили одежду, накрасились, а тем временем Питер и Сюзанна Абраме суетились, стараясь не упустить ни малейшей детали грядущего вечера. Я сидел в баре, попивая мексиканское пиво, чтобы настроиться. Не успел я закончить первую кружку, как вдруг, подняв глаза, увидел Джей-Джея и Бада, а у них на хвосте – примерно полдюжины местных, и у всех был вид как у мартовских котов, изголодавшихся и алчущих. Не заметив меня, Бад стал гнатъ парням из Анкориджа свою обычную пургу о том, что он живет в своем доме в лесной глуши недалеко от Бойнтона – это был чистейший свистеж, что подтвердит любой, кто пообщался с ним больше чем полминуты. Зато Джей-Джей уселся рядом со мной, изобразив не то йодль, не то вздох, и предложил меня угостить – я согласился.
– Ну что, высмотрел кого-нибудь? – спросил он с характерной ухмылкой на лице, словно весь лос-анжелесский контингент никуда не годился, хотя я знал, что дело набирает обороты и что его интерес и радужные надежды ничуть не меньше моих.
У меня в мозгу вдруг возникла картина: сто семь женщин в одном нижнем белье, а потом я представил Джорди в черном бюстгальтере и трусиках, покраснел, закивал головой и попытался изобразить неловкую улыбку.
– Да, – признался я.
– Разрази меня гром, если вон тот мистер Уверенность, – он махнул рукой в сторону Бада, который был по уши заляпан птичьим пометом, как и другие воскресные шуты в костюмах бобов, – не успел подсуетиться. Да он уже знает, в каком она номере, и сказал ей, что за свидание готов отдать все, даже если придется залезть в семейные кладовые.
