Золотое колесо - [60]

— Ваш друг это подтвердит, — проговорила птица, — я прибыл сюда, потому что этот благословенный край — один из мощных энергетических полюсов. Но сегодня брамины встревожены, что край этот волнуется.

— И вы можете нам помочь?

— Все, что происходит на земле, — это всего лишь тень того, что в горнем мире уже произошло, — загадочно произнес павлин.

Пауза. Мимо шла женщина, держа за руку ребенка.

— Мама, мама! — воскликнул малыш. — Погляди, у девушки на плече сидит павлинчик!

Он хотел сказать это матери по секрету, но колокольчик его голоса был слишком звонок.

Мать обернулась, посмотрела на Наалу с удивлением, но, считая невежливым уставиться на незнакомых, оторвала взгляд и пошла прочь.

— Простите, — в свою очередь удивилась Наала. — Неужели вас кто-то видит как павлина?

— Я тут инкогнито, — вздохнула птица.

«Я тоже, я тоже вижу только пав…» — заклокотало внутри Могеля, и он поднял глаза на… От неожиданности его даже передернуло. Вместо птицы рядом с ним на лавке сидел старик с белоснежной бородой, закутанный в белоснежное покрывало и с белоснежным родом башлыка на голове. Он вспомнил: Старушка говорила, что именно так выглядят Ангелы.

Было ясно, что это — чудо, которое бывает в жизни раз. Хотелось его спросить о самом главном. А что есть самое главное? — Самое главное: не упускать из поля зрения Золотую Стопу Отца, произнес старик.

— Так всегда говорит мой дед! А он — неграмотный.

— Батал — просветленный человек. Чтобы постичь сущее, нужны не образование, а любовь. Он последний из тех, кто знает. А вообще у вас тут забыли знание. Нынешние ваши старики суетны и щеголеваты.

— Что нам следует делать? — спросила Наала взволнованно.

— Ты, дитя мое, и ты, — сказал старик, взяв их руки и вдруг соединив их, — любите друг друга. И ничего не ставьте выше любви. И тогда вас не разлучат. Вас ждут большие испытания, потому что благословенный край, где вы живете, стал волноваться. И если вы не забудете, что ничто не главнее любви, вас не смогут разлучить, и вы не погибнете.

— Пусть спросит у моего отца, — успела-таки сказать патриархальная девушка.

— Спрашивайте у Отца, чью Золотую Стопу вы видите, — сказал старец и…

…Когда промелькнули в белесой синеве яркие оперенья и когда прошелестели крылья в вечерней тишине, она поняла, что голова ее покоится на плече юноши.

…Мазакуаль была счастлива не менее Хозяина. Особенно она была благодарна друзьям. Она только цветок подсунула Хозяину, остальное сделали они. О миссии Его Божественной Милости и говорить не приходится, но и Арсен нашептал на ухо Хозяину один из лучших своих стихов.

О пленниках мирской суеты

Финское зеркало в резном багете отразило Матуту. Он встал, чтобы узнать, что за шум на улице, и, проходя мимо зеркала, отразился в нем, высокий и неприятный. Это финское зеркало в резном красивом багете льстило Матуте. Он приобрел его сам для Офиса. «Все есть у меня, — считал Матута, — и авторитет, и деньги, а в последнее время и семейное тепло. Здоровье тоже, несмотря ни на что, пока — тьфу! тьфу! — не подводило». Он только досадовал втайне, что в свое время не вышел ростом.

И еще ему казалось втайне же, что в его зловещем обаянии было больше обаяния, чем зловещести.

«Клянусь моей Даро, я слишком добр!» — злился иногда Матута про себя.

Афинское зеркало с резным багетом ему льстило: он отражался в нем высокорослым и неприятным.

— Офисом в городе называлось целиком все это предприятие, которое особенно приблизил к сердцу Матута. И хотя это было транспортное предприятие, где и парторг был, и начальник, только в бумагах оно значилось как такое-то предприятие, а в городе прочно за ним укрепилось звучное название Офис, которое властно вторглось в нашу жизнь и нашу речь намного позже. Матута в последнее время часто бывал тут и даже оборудовал в собственном вкусе просторную комнату, давшую название Офис всему предприятию. Ему хотелось время, которое оставалось у него до того дня, когда он удалится от всех дел, чтобы последние три года жизни посвятить душе, провести в свое удовольствие. А оставалось чуть больше месяца. Вчера Даро сказала ему со слезами на глазах, что во второй половине августа он может начать отсчет последних трех лет жизни.

Матута, когда приводил Дарико в дом, больше всего беспокоился, что ее не примет мать. Дом был единственным местом, где мать могла гордиться генеалогией. У нее и у сына что по материнской линии, что по отцовской были только княжеские крови. И хотя она переживала, что сын бобылем и без наследника, но всегда говорила ему:

— Ты должен жениться на княжне!

— Хорошо, мама, — с легкостью обещал ей сын, потому что профессия возбраняла брак и он не собирался жениться.

И на тебе — привел в дом женщину, да еще цыганку.

И вдруг матушка поладила с баронессой-чавелой!

— Жаль, что слишком стара, — шутила мать. — Не то неплохо зарабатывала бы на гадании.

Потому что сноха научила ее раскидывать карты. Карты ее развлекали.

Но и пугали.

— Доченька! Дарушка! — позовет она, бывало.

Сноха прибежит.

— Это смерть?

— Нет, исполнение желаний, мама. Это хорошая карта.

Однажды свекровь спросила сноху:

— Ты мне скажи, Дарушка, смогу ли я умереть, не увидев вашего несчастья?