Золотая рыбка - [72]

Убедившись, что Каллена больше не тошнит, я помогаю ему лечь на сиденье как следует, пусть и согнув ноги в коленях, и закрываю дверь.

Он то и дело стонет и сопит сзади, когда машина движется, и я честно стараюсь ехать как можно ровнее, объезжая ямки и выбоины. Представляю, каково ему.

Впрочем, так или иначе, долго или коротко ли, но до дома мы добираемся.

Я останавливаю свой автомобиль на подъездной дорожке, заранее отойдя к крыльцу, чтобы открыть дверь, и только затем вытаскиваю будущего мужа из машины. Хотя выглядит он скорее как подобранный на обочине бездомный, чем жених. И, что забавнее всего, он снова в белых штанах.

— У меня их много, — заметив мою улыбку, сообщает Эдвард, — хочешь, подарю тебе?

— Я хочу, чтобы ты лег спать, — коснувшись пальцами его щеки, отвечаю я. Обняв за талию, прижав к себе и, как могу, игнорируя запах рвоты и алкоголя, веду Каллена прямиком в спальню. К черту этот диван. Сегодня он мой.

Там, на простынях, он все же затихает, унявшись. Я не успеваю даже расстегнуть грязную рубашку и распустить ремень брюк, а Эдвард уже посапывает, прижавшись к подушке. Мне остается только попрощаться с постельным бельем, которое так любила, и накрыть его одеялом.

Следующим утром, когда я просыпаюсь, Эдвард, к огромному моему удивлению, уже на кухне. Он сидит на барном стуле, повернувшись лицом ко мне, и пьет крепкий, судя по выражению лица, кофе. Повсюду витает аромат поджаренных зерен, а его пальцы белесого цвета чудесно выделяются на фоне моей темно-коричневой мебели.

Мы будто поменялись местами — пару месяцев назад он так лежал на моем диване. Первый раз в этом доме. Первый раз со мной. Как потом уверял, решающий.

Отовравшись от подушки, я приподнимаюсь на локтях, оглядывая домик. Урона нет. Рвотой не пахнет. Спиртного не ощущается.

Жизнь налаживается.

У Эдварда синяки под глазами, венки у висков, примятые ото сна волосы и морщинки у глаз. Но все это теряется на фоне того, что сидит Каллен на стуле без рубашки. Видимо, ее уже стыдно даже трогать руками.

— Доброе утро, — хмуро приветствует меня он, приподняв свою чашку. Похмелье явно дает о себе знать.

— Доброе ли, мистер Каллен? Мне стоит спросить, нет ли у тебя моих фото?

Темные оливы закатываются.

— Только не начинай, ради Бога…

— Я не начну. Но ты обещал закончить, если помнишь.

Эдвард делает большой, просто огромный глоток своего бодрящего напитка. Но легче ему не становится.

— Был банкет, — объясняет он, отбиваясь от меня как от назойливой мухи, — потом — спор, кто больше выпьет. Мы развлекались, Белла. Какая, к черту, разница? Этой тысячей — или сколько там — я могу подтираться.

У меня сводит скулы от грубости. Фу.

А уж от тона, от вида, от обвинений… одеяло внезапно становится холодным, а подушка — твердой. Не зря ли я затеяла эту свадьбу? У меня снова возникает ощущение, что я не знаю этого человека, а знакомы мы больше четырех месяцев. За одни сутки многовато.

— Не все могут использовать тысячу долларов для туалета, Эдвард, — не скрывая отвращения к услышанному, произношу я, — между прочим, это новая фотокамера от Canon. Я собирала на нее с Рождества.

— Как будто ты платила…

Его фырканье, смешанное с пренебрежительным взглядом в мою сторону и взмахом руки злят. Господи…

— А кто по-твоему? — шиплю я. Сонная, не выспавшаяся на неудобном диване, разбуженная среди ночи из-за необходимости ехать в полицию… и он еще превращает это все в ерундовое происшествие?

Хмурые темные оливы останавливаются на мне. Прямо-таки замирают.

— Правда ты?..

Мои плечи сами собой опускаются. Руки сама складываю на груди, прижавшись к подушке. Глаза на мокром месте.

— Я.

Не похожи. Мы совсем не похожи. Меня волнует эта тысяча, а его нет. И никогда не будет. При всем желании обеспечить мою жизнь, что я могу дать Эдварду, кроме своей любви? Вытирать его рвоту после таких вот «дел»? Или волочить от бара до машины, от машины до дома?

— Белла… — Каллен пытается правильно подобрать слова, явно не ожидавший такого поворота событий, — но как же?.. Они разве не звонили в банк? А мои карточки? Чековая книжка?

— У тебя с собой была только одежда. В ней ты и оказался в полиции, — я разглаживаю неровности одеяла, качнув головой, — но это все неважно. Было и прошло. Если хочешь, я могу постирать твои вещи.

Действительно. А на что я еще гожусь?

Это, наверное, всегда будет комплексом. Разные весовые категории.

Мужчина оставляет кофе в покое. Я говорю, трогая край пододеяльника, а он, не теряя времени, оказывается рядом. Мне на удивление, сегодня пахнет не спиртным, а одеколоном и зубной пастой. И вид обнаженного тела, пусть даже на половину… ни на секунду, ни на минуту Эдвард не станет для меня менее желанным. Но я уже всерьез начинаю бояться, что не смогу с ним жить.

— Рыбка, — он присаживается перед диваном, большими и добрыми глазами, пусть и подернутыми похмельной пеленой, заглянув в мои. Широкие ладони обвиваются вокруг моих рук. Придерживают, поглаживая указательными пальцами, — ты что, правда заплатила за меня штраф?

— У меня был выбор? Ты выглядел хуже, чем… человек без определенного места жительства.

— Был, — Эдвард цепляется за первый вопрос, щурясь, — ты могла оставить меня там до утра, я бы протрезвел, набрал свой банк и мы бы с полицией разошлись мирным путем, а твои деньги остались у тебя.