Золотая рыбка - [122]

Я знала, что он не поможет ему. Он убьет его. О господи, убьет…

— Рыбка, тише, — строго велит мне Каллен, едва только на глазах появляются слезы.

Я с силой зажмуриваюсь.

Никакая я не золотая рыбка, Эдвард, раз ты здесь. Не исполняю ничьих желаний и не заслуживаю твоего доверия. Я не справилась. Я не смогла.

— Пожалуйста, давай уйдем, — пока шаман что-то мудрит со своими склянками, просительно склоняюсь к его лицу. Целую кожу, — любовь моя, милый мой… не надо, не надо этого делать!..

— Ты накручиваешь себя.

— Здесь нет доктора. Если он введет яд, как мне помочь тебе?

— Все будет в порядке, — Эдвард, отрицательно покачав головой, привлекает меня к себе. Ласково целует, — только не бойся. А если все же станет совсем страшно, выходи отсюда. Не надо тебе здесь быть.

— Эдвард…

— Белла, поверь мне, — на сей раз просит уже он сам. Откровенно и тихо, — я справлюсь, чтобы он ни делал со мной. И если его ритуал спасет меня от кластера, мы вернем себе нашу жизнь. Целиком и полностью.

— Я не хочу потерять тебя здесь…

— Ты не потеряешь. Все, — он осушает мою слезинку кончиком пальца. А потом целует в щеку, краем глаза заметив, что Врачеватель уже готов врачевать. — Я люблю тебя.

— И я тебя люблю… я здесь, — глажу его руку, обеими своими сжав ладонь. Не отпущу. Ни за что.

…То, что происходит дальше в этот день, порой до сих пор снится мне в кошмарах.

Сперва шаман велит Эдварду полностью раздеться, дабы обнажить душу.

Затем, натирая его тело каким-то маслом «целебного дерева правды», вызывающим нервную дрожь всех рецепторов, бормочет какую-то непонятную фразу, раз за разом.

После Врачеватель зажигает ароматические свечи, отравляя комнату их запахом, едва ли не причиняющим боль. Даже у меня начинает болеть голова.

— Ты точно хочешь остаться? — на чистом английском спрашивает у меня он. Белки глаз на фоне лица, измазанного какой-то смесью тертых трав, выглядят очень страшно.

Эдвард тревожно следит за мной взглядом, и сейчас делая вид, пусть и с заметным усилием, что все хорошо.

— Рыбка…

— Я хочу, — отвечаю им обоим, не рассматривая другого варианта.

— Тогда сядь дальше. Мы будем очищать душу.

С этими словами, убедившись, что я, отпустив руку мужа, на достаточном отдалении от койки, кидает в огонь какую-то траву. Пламя вспыхивает. Запах становится в разы сильнее.

Шаман принимается произносить странные наборы слов, а то и целые предложения, колдуя с сухими зернами в шелушащихся шкурках над телом Эдварда. Он театрально машет руками, меняет тон и силу голоса, а в конце, резко и неожиданно, зажимает горячий уголек в руке Каллена. До красноты кожи.

Я накрываю рот ладонью, насилу сдерживая слезы. Эдвард сильно морщится, когда его кожу освобождают. Она обожжена.

— Душа чиста. Теперь можно врачевать, — ободряюще сообщает шаман.

Свечи пахнут теперь нестерпимо сильно, особенно в тандеме с маслом «целебного дерева» на теле Эдварда. У меня режет в глазах, а у него, похоже, начинает болеть голова…

Врачеватель плашмя ударяет своей грязной ладонью по его лбу. Раз, другой, третий. Чертит на нем две ровные черные линии. Бормочет заклинание.

И снова.

Говорит он все громче, огонь трещит все слышнее, а ветер за окном, колышущий листья орхидей, превращает все это в какофонию, какую еще нужно поискать.

Эдвард сжимает руки в кулаки, задышав чаще. Задымленное помещение мешает ему вдохнуть как следует.

Сидя в своем углу, я наполняюсь ненавистью — к шаману. И безумным состраданием — к мужу. Но не решаюсь никак тому помешать.

Эдвард хочет этого. Эдвард стерпит. Он очень сильный.

— Можешь вернуться, женщина, — дозволяет абориген.

И я, сжав губы, возвращаюсь.

…Что-то падает на пол, выдергивая меня из своих мыслей. Я вздрагиваю, а Даниэль, в который раз остановившийся в дверном проходе, хмурится.

— Извини, Белла.

— Ничего, — я наскоро убираю с лица волосы, стараясь спрятать те мысли, что неожиданно всплыли в сознании, — я почти закончила. Как там шарики? И диск?

— Все на месте, — мистер Вольтури, тактичный, не задает лишних вопросов. — Какой красивый торт. Ты мастерица.

— Должно же у меня хоть что-то получаться хорошо…

— Действительно, — он смеется, — твои кондитерские изделия стали легендой Сиднея, а ты все еще прибедняешься. Ты многое делаешь хорошо, Изабелла.

— Просто ты сладкоежка, — хмыкаю я.

— И это тоже, — не отрицает мужчина, оглянувшись на часы, демонстрирующие, что у нас осталось ровно полчаса, — скажи мне лучше еще раз, какой у нас план?

— Это сюрприз, поэтому, все должно быть тихо, пока он не войдет.

— Мы встречаемся в гостиной?

— Да. У дивана и у шкафов. Там достаточно места.

— Гости пока ведут себя не слишком тихо…

— В океане он не услышит ничего, кроме волн и Аполлинарии, — успокаиваю я, — но лучше вели им быть потише. Я отнесу торт и выйду к вам.

— Понял. Но можно еще вопрос: за хорошую работу мне ведь полагается маленькая награда?

Смешинки в его глазах я не умею игнорировать. За прошедшее время мы стали с Даниэлем отличными друзьями. К тому же, он мой главный советник (после Полин, конечно же) о составе нового продукта и его вкусовых качествах.

— Ты как ребенок, Даниэль.

— Белла, за твои тарталетки можно убить…