Вся проза в одном томе - [212]

Шабунин вынашивал собственную безумную идею, которой был по-настоящему одержим: он мечтал осуществить опыт по клонированию одарённого человека, чтобы доказать, что современная наука может гроздьями выращивать гениев и тем самым преобразить мир. Он расспрашивал многих талантливых людей того времени, согласны ли они, чтобы на основе их ДНК был искусственно выращен их генетический клон. Разумеется, никто не согласился. Шабунин отчаялся. Мне казалось, он перегибает палку. Однако тайно от всех я поддерживал его, был для него единственным другом — единственным, кому он мог доверять.

Позже я узнал о болезни Тани. Никого на свете не любил я так, как свою единственную дочь. Всю свою жизнь я посвятил заботе о моей красавице и умнице, которой шёл тогда двадцатый год. Однажды я начал замечать, что Танюша выглядит бледной и больной. Она была из тех, кто будет терпеть и молчать, но никогда не пожалуется на проблемы со здоровьем. Мне нелегко было вытянуть из неё признание в том, что у неё периодически побаливает сердце. И она долго сопротивлялась, когда я настаивал на походе к врачу.

Но потом ей стало значительно хуже, и мне удалось уговорить её сходить к кардиологу. Этим кардиологом был Аркадий Генрихович Челестинский — отец Виктора. Так мы и познакомились. Его диагноз оказался гораздо страшнее, чем я мог ожидать. Он предсказал Танечке неминуемую кончину в ближайшие месяцы. Таня по-прежнему ничего не знала. А я уже мысленно прощался с ней. Ничего нельзя было сделать. При всём колоссальном уровне своего развития медицина оставалась бессильна перед её болезнью. Можно было лишь дать ей таблетки, чтобы она не мучилась. Она принимала их, сама не зная, что принимает. Боль ушла — и она снова радовалась жизни.

Вскоре она познакомилась с Виктором, у них начался роман — и это особенно сблизило нас с Аркадием Генриховичем. Я просил его ничего не говорить сыну — дать им насладиться этими первыми и последними днями счастья. Я видел, как велика их любовь — и просил его максимально скрасить для них эти дни. Аркадий Генрихович понимал, что будет с Виктором после смерти Тани, и старался аккуратно приготовить его. Это стало нашей общей бедой.

А тем временем, мой разум крупного учёного, научившегося воссоздавать человека из клетки ДНК, никак не мог смириться с тем, что моя единственная, столь горячо любимая дочь скоро будет отнята у меня — а я ничего не способен с этим поделать! Я отказывался верить, что какая-то сердечная болезнь может быть сильнее науки, в которой я достиг таких высот. Это просто не укладывалось в моей голове. Я не мог спокойно сидеть и ждать её смерти. Я должен был что-то сделать.

И тогда мне пришла в голову мысль клонировать Таню. И эта мысль мне самому казалась безумной. Клонирование человека давно уже стало для меня чем-то естественным, хоть я и не делал этого ни разу на практике. Но когда дело касалось моей родной дочери — всё естественное начинало звучать совсем по-иному. Я всё же не был таким законченным атеистом, как Миша, и некая капля религиозного сознания во мне протестовала против этого. Кроме того, я понимал, что клон Тани — это будет уже не Таня, а другой человек. Я понимал, что Таню я этим всё равно не спасу. И это меня останавливало.

Но не только это. Было и ещё кое-что. Клон Тани родился бы с таким же врождённым пороком сердца — и точно так же умер бы в молодости. Ведь эта болезнь была спрятана где-то в само́м её генетическом коде. На то она и наука, чтобы решать подобные дилеммы. И именно это было главной темой наших с Шабуниным исследований — как очистить генокод при клонировании? Как произвести этот опыт, чтобы у клона не было в ДНК повреждений, которые были у оригинала?

И тогда я начал ставить у себя дома эксперименты на кроликах. Я находил особей с врождённым пороком сердца — примерно таким же, какой был у Тани — и пытался клонировать их таким образом, чтобы клоны рождались здоровыми. Таня не понимала сути этих экспериментов и искренне полагала, что в клетках просто-напросто естественным путём рождаются новые кролики. Она полюбила этих милых зверьков и каждый раз плакала, когда они умирали. А умирали они все очень скоро и неожиданно. Я произвёл тогда два десятка опытов по клонированию. И все сорок кроликов умерли ещё до Тани.

Было и ещё одно препятствие на моём пути. У меня было всё, что могло понадобиться для осуществления опыта, кроме одного — денег. А денег нужно было довольно много. И я не представлял, откуда мне их взять. И тут появляется Шабунин со своей безумной идеей:

— Мы можем помочь друг другу, Юра. Я нашёл деньги, которые нужны тебе. У тебя же есть лаборатория, которая нужна мне. Ты хочешь клонировать свою дочь — чтобы подарить ей вторую жизнь. Я хочу клонировать гения — чтобы получить живое доказательство своей теории. Пришло время нам наконец сделать это — прекратить пустое теоретизирование и осуществить практический опыт!

— О каком гении ты говоришь? — спросил я.

— О Викторе, — ответил он. — Я давно положил глаз на сына Челестинского. Он чрезвычайно одарён! Ещё молод — а я не хотел слишком большой разницы в возрасте. Когда он прославится (а я не сомневаюсь, что он прославится!) — их уже будет двое. К тому же, они с Таней встречаются, и нам удобно будет одновременно взять образцы у обоих!