Вся проза в одном томе - [211]

А хозяева так и глядели на него выпученными глазами.

На обратной дороге он спросил Марину:

— Ты заметила, как они на меня смотрели?

— Не обращай внимания. Они у меня всегда были скрытные. Не привыкли к гостям. Из дома почти не выходят, ни с кем не общаются.

— И всё же странно, что Лоскутов выкинул рукопись. По-моему, твои родители что-то скрывают.

— Ну конечно! Они участвуют в международном заговоре! — засмеялась Марина.

Иван и сам об этом не слишком думал. Он был настолько окрылён любовью, что ничего больше не хотел замечать. Ему было искренне наплевать, что будет завтра. Они жили только настоящей минутой. И каждая минута созерцания и узнавания друг друга была единственной — первой и последней. Ему не всё нравилось в ней, не всё было понятно, не всё прекрасно — но всё было ему родным, таким тёплым и нежным, что он утопал в этой теплоте и нежности и не мог оторваться. Она не была совершенством, не была сногсшибательной красавицей — но она была единственной, кому он готов был простить любое несовершенство, ибо совершенным был их союз…

XI

На следующий день Марина сдавала экзамен. Иван был дома один и услышал звонок в домофон. Заглянул в монитор и не поверил глазам — это был Юрий Антонович Латышев.

— Здравствуйте! — поприветствовал он нежданного гостя. — Какими судьбами?

— Здравствуй, Иван. У тебя найдётся для меня минутка?

— Разумеется, проходите.

Они зашли в дом и сели в гостиной. Столь долгая дорога, очевидно, далась ему нелегко в его преклонные годы. Он тяжело дышал. Отдышавшись, в изумлении огляделся по сторонам.

— Давненько я не видал такой роскоши, — признался гость.

— Это дом Виктора. Моего здесь ничего нет.

— Ты любишь её? — неожиданно прямо спросил Юрий Антонович.

— Да, я очень люблю Вашу дочь, — столь же прямо ответил Иван.

— И она тебя любит.

Ивану радостно было слышать это, ибо они с Мариной ещё не сказали этого друг другу вслух, хотя для обоих это было вполне очевидно. Но далее последовал вопрос куда более загадочный:

— Ты действительно ничего не знаешь?

— О чём Вы? — не понял Иван. — И почему Вы так странно смотрели на меня, когда я пришёл? — добавил он, раз уж зашёл такой разговор.

Латышев тяжело вздохнул. Глаза его наполнились слезами.

— Я решил, что ты должен знать. Я не думал, что так всё получится.

— Юрий Антонович, Вы пугаете меня. Скажите, наконец, в чём дело?

— Иван, моя фамилия — вовсе не Латышев. Моя настоящая фамилия — Лоскутов.

Иван раскрыл рот от удивления. Всё мигом сошлось в его голове.

— Значит, Таня была Вашей дочерью? — догадался он. — А Марина — её сестра?

— Нет, всё не так просто, — ответил Лоскутов-Латышев, вновь пошатнув в мозгу Ивана стройную картину происходящего.

— Ну тогда я совсем ничего не понимаю.

— Да, это сложно понять.

— Ну так объясните же наконец!

Юрий Антонович закашлялся, и слёзы хлынули у него из глаз. Он достал из кармана носовой платок.

— Прости, мне так трудно сказать тебе это.

— Но Вам придётся это сказать, — настаивал Иван.

— Да, придётся… Иван, ты вовсе не брат Виктора. Ты — его генетический клон.

— Что за бред? — не поверил Шабунин, но почувствовал, как мурашки пробежали по всему телу.

— А Марина, — продолжал Юрий Антонович, — она генетический клон моей дочери — Тани.

Иван попытался что-то сказать, но словно кто-то схватил за горло.

— Марина сказала, что приведёт с собой друга по имени Иван. Я не думал, что это ты. Когда ты пришёл — я подумал, что ты всё знаешь.

— А когда поняли, что не знаю?

Тут Юрий Антонович склонился к Ивану, словно собирался умолять его о чём-то, готовый едва ли не встать перед ним на колени.

— Я очень прошу тебя, Иван: не говори ничего Марине. И никому не говори. По крайней мере до конца.

— До какого конца? — не понял Иван.

Лоскутов снова откинулся на спинку дивана.

— Я расскажу тебе всё по порядку. Мы сделали это вместе — я и Михаил Ильич Шабунин. Мы с ним были друзьями с университетских лет. Учились на одном курсе, а потом вместе поступили на работу в Институт генетики. Сначала простыми лаборантами. Потом примерно в одно время защитили кандидатскую, докторскую, стали профессорами, а позже и академиками. Тема исследований у нас была общая — клонирование человека. Мы оба мечтали произвести практический опыт. Но они всегда были и остаются под запретом. Тема эта вообще считается не очень этичной. Подходят к ней всегда осторожно. Исследуют чисто теоретически — в той мере, в какой это может помочь медицине.

В то же время клонирование человека давно перестало быть фантастикой — это было возможно ещё в девяностые. «Овечку Долли» клонировали в девяносто шестом. Но опыты по клонированию людей с самого начала были запрещены международным законом, действующим по сей день. Однако я был бы удивлён, если бы такие опыты не проводились подпольно. До нас с Михаилом даже доходили неподтверждённые слухи. Трудность подобных операций заключалась в том, что они требовали немалых средств и сложной техники, которая вся была наперечёт. Но находились спонсоры, которые финансировали такие проекты, исходя из каких-то своих интересов.

В отличие от Михаила, я всегда был предельно осторожен с законом. Свои мечты о практических опытах я держал при себе и делился ими разве что с Шабуниным, который их полностью разделял. Но сам он был гораздо более дерзким и напористым. Был атеистом и считал религиозными предрассудками все те морально-этические принципы, на которых основывался международный запрет на клонирование разумных существ. Считал, что запрет этот тормозит развитие науки, будучи бессмысленным потаканием общественному сознанию, которое всегда было злейшим врагом прогресса.