Вся проза в одном томе - [213]

Я боялся его одержимости, его безумных глаз и сумасшедших идей. Но в то же время понимал: то, что он предлагает — единственный выход из всех наших дилемм, единственный способ для меня не потерять дочь, а заодно воплотить в жизнь все наши теории, чтобы наконец состояться в науке. Я пригласил Виктора и Таню ко мне домой — якобы для того, чтобы мы с женой познакомились с женихом дочери. Но на самом деле я ждал лишь одного: что они выпьют чай и уйдут, оставив на стеклянных стаканах чёткие образцы своих ДНК.

Тем же вечером мы произвели одновременно оба эксперимента. На основе ДНК Виктора и Тани мы сконструировали две искусственных клетки, которые должны были быть выращены в телах двух суррогатных матерей. Для Марины такой матерью стала родная мать Тани — моя супруга Галина Матвеевна. Она просто ещё раз выносила ту же самую дочь, которую двадцать лет назад уже родила. Тебя же выносила Майя Витальевна Шабунина. Роды у неё были слишком тяжёлые, и наутро она скончалась. Галя кормила грудью вас обоих, потому что тебя кормить было больше некому. Благо, у неё было достаточно молока. Через месяц с небольшим мы с Мишей решили спрятать детей и разорвать всякие контакты с внешним миром до вашего совершеннолетия. Всё, что было дальше — тебе известно.

Осталась лишь одна важная деталь, о которой ты должен знать. Пожалуй, самая неприятная для нас обоих. Врождённый порок сердца Тани мне так и не удалось одолеть. Опыты с кроликами провалились. Я рассчитывал, что когда Марина вырастет — медицина достаточно продвинется, чтобы победить болезнь. Я показывал её лучшим кардиологам, когда она была ещё маленькой — но порок не обнаружился, и я надеялся, что не обнаружится никогда.

Но недавно всё началось заново. Развитие болезни у Марины протекает аналогично. Я знаю, что буду гореть за это в аду. Я заслужил это. На мне вина, которую искупить невозможно. Я никогда не прощу себе этого. Теперь я понимаю, как мы заблуждались. Понимаю, что мы натворили. Но уже слишком поздно. Ничего уже не поделаешь. И ты должен знать, что Марина умрёт. Неизбежно. Неотвратимо. И очень скоро. Ей остаются считанные часы.

XII

Марина успешно сдала экзамен, хотя снова болело сердце. Выпила очередную таблетку, и стало легче. Тут ей позвонил Иван.

— Сдала? — спросил он возлюбленную.

— На «отлично»! — похвасталась она.

— Поздравляю! И предлагаю отпраздновать! Поужинаешь со мной? — предложил Иван.

— С удовольствием! — радостно согласилась Марина.

Они были вместе всего два дня, хотя кажется, будто прожили целую отдельную жизнь. В тот вечер они ужинали в дорогом ресторане — в «Ленинградской трапезе», что возле Благовещенского моста. Она плохо выглядела. Пила таблетки. Он держал её руку под столом. До конца жизни он будет закрывать глаза и ощущать эту руку в своей руке. Он запомнил пианиста, который играл на рояле. Запомнил музыку, которую он играл, чтобы в своей Тренодии лёгким намёком ввести короткий мотив оттуда. Они ели всё то же, что Виктор и Таня в тот вечер. Пили то же вино. Около полуночи поднялись наверх и сняли номер в гостинице в том же здании — номер 323. Иван запомнил его вплоть до мельчайшей царапины на стене. После нескольких таблеток Марине вроде бы стало легче, но она всё равно была вяловатая. И без того бледная кожа её была совсем белой, а глаза — пустые и полусонные…

Конечно, душа его разрывалась на части, а мозги лопались от внутреннего напряжения. Конечно, услышанное только что от профессора Лоскутова давило ему на психику так, что хотелось орать на весь Петербург до разрыва связок. Конечно, рассудок словно отделился от него и превратился в крошечное насекомое, грозящее заползти за подкладку пиджака и навеки там затеряться. Однако мускул не дрогнул на его лице. Ни одним жестом, ни одной интонацией, ни одним взглядом не выдавал он того, что творилось внутри.

Иван понимал теперь, что имел в виду Виктор, когда сказал, что вместе с Таней умер тогда он сам. Виктор не пережил смерть Тани и сломался. После этого вся жизнь его непрерывно катилась под откос. После прихода Ивана он сделал отчаянную попытку начать жизнь заново — но лишь окончательно убедился, что давно уже мёртв. И оставалось лишь умереть физически, дабы не заражать больше воздух продуктами своего гниения.

Профессор Лоскутов, сам того не ведая, дал Ивану ключ к разгадке его основной дилеммы: как выйти из замкнутого круга постоянной зависимости от Виктора и похожести на него во всём? Решение оказалось парадоксальным: чтобы выйти из него — нужно было войти в него ещё глубже. Вместо того, чтобы с самого начала искать другой путь, дабы не идти по пути Виктора — нужно было пройти весь путь Виктора до этой узловой точки и лишь потом свернуть в сторону. Иными словами, открытая ему наконец тайна его происхождения и была ключом к его индивидуальности, к его неповторимому стилю, который он так долго и мучительно искал за пределами стиля Виктора — пока сама жизнь только что не навела его на мысль, что искать его надо внутри стиля Виктора.

Каждый композитор выражает в музыке свою уникальную неповторимую сущность. Но ведь сущность Ивана сводилась к тому, что он — это Виктор. Их изначальные сущности идентичны. Если можно так выразиться, Иван и сам является плагиатом Виктора. И если такова его судьба — быть первым в мире композитором-клоном — музыка его неизбежно должна быть клонированной, как он сам. Он проживает заново жизнь человека, имея возможность не повторять его ошибок. Музыка же всегда отражает проявления жизни и проявления души автора. Как ещё, не прибегая к плагиату, отразить изначальную идентичность Ивана и Виктора, из которой Иван впоследствии должен выйти?