Вся проза в одном томе - [215]

Михаил Шабунин и Юрий Лоскутов взяли на себя функции Господа Бога, создав двух новых людей. Они пытались победить смерть — но как всякий, претендующий на место Творца, получили в результате ещё больше смерти. Однако если бы они не сделали этого — ни Ивана, ни Марины не существовало бы вовсе! И глядя на наш мир — нередко хочется выть на Луну о несправедливости его устройства и проклинать Бога за то, что Он создал мир ужасным и позволяет ему таковым оставаться. Но если бы Бог не создал этот мир — нас бы не было вовсе. И некому было бы выть на Луну. Не было бы страдания — но не было бы и счастья. И теперь, вместо того чтобы выть на Луну о страданиях и смерти, что постигли его, Иван предпочёл поставить эти страдания и эту смерть на службу искусству. Потому он напрягал все свои силы, насколько мог, демонстрировал чудеса самообладания — ради того, чтобы ощутить себя человеком, а не клоном; личностью, а не продуктом научного опыта.

Марина наслаждалась жизнью, наслаждалась Иваном, наслаждалась счастьем, что дарила ей любовь — и даже не подозревала, что смерть может омрачить это счастье. Она продолжала радоваться каждой минуте, словно то были последние минуты её жизни — но ей не приходило в голову, что они действительно последние. Иван не хотел, чтобы она делила с ним его скорбь. От этого ему было ещё больнее — от того, что он одинок в этой скорби и никто не способен её с ним разделить. Но Иван предпочёл сделать её последние часы незабываемо счастливыми, чтобы на том свете она не жалела о прожитой жизни, пусть даже такой короткой. Так было лучше для неё. Так было легче ему самому.

А взамен он брал на себя одного всю горечь в качестве материала для новой композиции. Это был парадоксальный замкнутый круг, который он создал сам, чтобы не сломаться. И этой парадоксальностью и противоречивостью полна его музыка. Именно на них держится его уникальный и неповторимый стиль, который, казалось бы, начался с полного копирования стиля Виктора — но в итоге, оставив позади сей беспрецедентный художественный приём, ушёл значительно дальше и глубже. Уйти дальше Виктора можно было лишь одним способом — пережив ещё бо́льшую трагедию, но не сломавшись. И никакое другое выразительное средство не могло передать это с большей убедительностью, чем плагиат, который выразительным средством впервые сделал Шабунин.

Виктор говорил, что ни о чём не жалеет. И если бы довелось ему пережить всё заново — ничего бы не изменил. Потому что не смерть Тани так повлияла на него — а жизнь. Правда, Виктор говорил и ещё кое-что: он предпочёл бы не знать, что она умирает, если бы мог выбирать. Иван же нашёл особый смысл и в своём знании, которое избрал для него профессор Лоскутов. И даже эту ситуацию смог обратить таким образом, чтобы потом смело заявлять, что ни о чём не жалеет и ничего не хотел бы менять. Может ли быть добро от смерти молодой красивой девушки? Разумеется, нет. Но иной раз из трагической ситуации можно в конечном итоге извлечь столько добра, чтобы оно в совокупности своей перекрыло по значимости трагизм исходного события.

Нет большего героизма, чем преодолеть самого себя. А Шабунин преодолел — и теперь весь мир наслаждается его музыкой, очищаясь через неё от своих страданий и черпая бездну счастья. И потому глубокий и вечный смысл обрели и само его существование, и вся бесконечность его страданий, и короткая жизнь его утраченной возлюбленной. Так добро через музыку победило зло. Любовь победила смерть. Счастье обретения победило горечь утраты. Искусство победило науку…

Марина спала тихо, почти не шевелясь. Она мирно лежала на спине, а непослушные локоны были беспорядочно разбросаны вокруг. Иван лежал рядом и неотрывно смотрел на свою возлюбленную. Он словно потерял контакт с собственным телом — не замечал собственное дыхание, не чувствовал, как затекают конечности от долгого лежания в одной позе. Следующие несколько часов он пролежал без движения, глядя на Марину. Он ждал. Ждал, когда придёт смерть. Он хотел увидеть её. Хотел ухватить точный момент, когда это произойдёт.

Иногда ему казалось, что это уже случилось. Ведь Марина лежала без движения, как и он, и дышала почти беззвучно. Но он боялся прикоснуться к ней, чтобы убедиться в этом — и продолжал просто лежать и смотреть. Он сам не знал, чего больше хочет — чтобы всё скорее закончилось или чтобы жизнь теплилась в ней ещё хотя бы несколько секунд. И вот — он снова замечал, что приподнимается её грудь, слышал лёгкое сопение — и понимал, что время ещё не пришло.

Так было раз пять. И каждый раз Иван подозревал, что Марина уже мертва. Каждый раз боялся проверить и не шевелился. Каждый раз видел, что она ещё дышит — и сам не понимал, чувствует ли от этого облегчение или досаду. Он хотел увидеть её последний вздох. Ждал, что смерть как-то по-особенному проявит себя — выражением её лица или движением, вздохом или стоном, который укажет ему, что всё кончено. Но она продолжала лежать, не шевелясь. Если бы кто-то увидел эту пару со стороны — подумал бы, что это застывшие скульптуры. С бледного лица девушки не сходила тень нежной и мирной улыбки, а молодой человек словно любовался на это лицо и не мог оторваться.