Вся проза в одном томе - [209]

Однажды вечером к Ивану заехал Александр Францевич Дешанель. Он готовил концерт памяти Виктора в Большом зале филармонии. В первом отделении должна была прозвучать Симфония, которую Дешанель порядочно причесал и уже начал разучивать со своим оркестром. А во втором отделении ожидался ряд фортепианных миниатюр, самую известную из которых, разумеется, приберегли на закуску. Дешанель попросил Ивана передать ему рукопись Тренодии. Её должен был исполнить один из лучших современных пианистов, и Дешанель пожелал, чтобы тот играл по рукописи, вкладывая в этот жест особый смысл.

— Не лучше ли будет, если сыграю я? — неожиданно предложил Шабунин.

— Иван Михайлович, — ответил маэстро, — я уважаю Ваш порыв, очевидно продиктованный любовью к брату — но ведь мы совсем ничего не знаем о Ваших способностях.

— Так позвольте же мне Вам их продемонстрировать.

Иван сел за рояль и наизусть проиграл Тренодию, которую уже знал на зубок. Едва ли кто-то мог сыграть её лучше Виктора, будь он хоть семи пядей во лбу — однако Дешанелю хватило музыкальности и душевной тонкости, чтобы уловить эмоциональные оттенки, которые Иван, за счёт особенно близкого знакомства с историей пьесы, передавал лучше, нежели мог передать кто-либо из живущих.

— Полагаю, Вы правы, — заключил Александр Францевич. — Будет лучше, если Тренодию исполните именно Вы. Вам ещё нужно поработать над технической стороной. Но думаю, Вы и сами это понимаете. И времени на это достаточно. Только ради Бога: не переусердствуйте!

И Иван начал усиленно заниматься, как некогда Виктор, но в пределах разумной меры. У него появилось дело, он весь погрузился в работу, что помогло ему на время забыть о своих тягостных думах. Тренодия Виктора наконец должна была прозвучать до конца на той самой сцене, где была давеча трагически прервана — и для Ивана, и для Дешанеля это было делом принципа, данью памяти человеку, которого они любили и уважали, как никто другой и несмотря ни на что.

X

Трудно сказать, почему на концерт памяти Челестинского пришло так мало народу. Может быть, люди вдоволь насытились скандалами вокруг его имени. Может быть, не представляли себе его музыку без него самого. А может быть, просто не хотели вспоминать случившееся. Как бы то ни было, зал был полупустой и реагировал слабо, хотя все музыканты, начиная с Дешанеля и кончая Шабуниным, сделали свою работу безупречно. Организаторы, как всегда уверенные в успехе, ожидавшие аншлага и оваций, были потрясены. Но исполнителей это не сильно расстроило. Концерт состоялся, и они отыграли на славу — это главное, ибо они считали это своим долгом перед Виктором.

Для Ивана же тот концерт оказался более судьбоносным, нежели он мог предполагать. После его блестящего выступления к нему подошла за кулисами девушка — маленькая, тоненькая, очень милая и улыбчивая, с ямочками на пухлых щёчках, яркими веснушками и пышной копной золотистых кудряшек, лохматая и в чём-то даже смешная, с какой-то холодной северной красотой.

— Здравствуйте, Иван! Я Марина Латышева. Это я прислала то письмо с рукописью.

— Рад познакомиться, Марина. Очень ждал встречи с Вами.

— Я обещала подойти к Виктору после его выступления… Вы так на него похожи!

— Мы с ним надеялись, что Вы поможете нам выяснить, как эта рукопись попала к Вам.

— А я надеялась, что Вы мне в этом поможете.

— Оставьте Ваш телефон. Я подумаю, каким образом мы могли бы это выяснить. Совместными усилиями, думаю, мы найдём ответ.

— Ещё я сделала для себя копию той рукописи и хотела попросить Виктора Аркадьевича на ней расписаться. Может быть, Вы распишетесь за него?

— Не думаю, что имею на это право. Но если Вы просите…

Иван дал первый в своей жизни автограф. Марина вдруг помрачнела.

— Знаете, я чувствую себя виноватой в его гибели. Если бы я не прислала то письмо…

— Перестаньте. Никто не мог знать, что так получится.

— Вы меня успокоили. Я боялась, что Вы вините меня.

— А я боялся, что Вы вините меня.

— Это уж точно нет. Я не верю во все эти россказни, что Вы мошенник и всё подстроили.

— Спасибо, мне приятно это слышать.

— Буду ждать Вашего звонка. Для меня нет более интригующей загадки, чем история этой рукописи.

— Я обязательно расскажу Вам её в более подходящей обстановке. Полагаю, Вы имеете право знать.

Иван ехал домой, по дороге пытаясь осмыслить внезапно нахлынувший на него поток чувств. Весь мир для него словно перешёл в иное измерение, потонул в тумане, и реальным осталось лишь одно — её глаза. И ничего другого не было вокруг. И всё остальное вдруг перестало иметь значение. Это казалось ему сказкой, но он не помнил уже, что было с ним до встречи с Мариной, забыл, что только что выступал на сцене Большого зала филармонии с труднейшей для исполнения пьесой — жизнь словно переломилась и началась заново, обрела какой-то новый, доселе неведомый ему смысл. И смысл этот заключался в её глазах. Ничего особенного не было в ней на первый взгляд, но Ивану казалось, что более прекрасной девушки он в жизни не видел. Это маленькое и трогательное, какое-то совершенно воздушное, неземное, ангельское существо притягивало его с непреодолимой силой.