Вертер Ниланд - [83]

Шрифт
Интервал

— В этом я с вашей королевой полностью согласна, — убежденно поддакивает мадам Мавританка. — Чем-то заниматься надо, неважно чем. Знаете, как мне плохо, когда нечего делать? Я просто страдаю, честное слово.

— Но однажды в итальянский дом королевы, — продолжаю я, — пробрался молодой журналист: перелез через стену и зашел. И вдруг прямо перед ним стоит королева! Он, конечно, жутко перепугался, но королева с улыбкой успокаивает его и спрашивает: «Что вы хотели знать, молодой человек?»

Мадам Мавританка улыбается с почти материнской нежностью:

— Мне кажется, она очень простая в обхождении, ваша королева.

— Да, это так, — подтверждаю я. — И поэтому она очень терпеливо и просто отвечает на все вопросы молодого журналиста. Ему интересно, что Ее Величество любит поесть. «Ах, — отвечает королева, — нужно есть все, что полезно для здоровья. Я, в сущности, ем все. Кроме краснокочанной капусты, но она здесь и не растет». Наша королева не любит краснокочанную капусту, это все знают, — поясняю я.

Мадам Мавританка задумчиво покачивает головой, околдованная блеском земной сказки.

— После этого журналист, конечно, хочет знать, что Ее Величество предпочитает пить. И что же, находясь в центре Италии, отвечает наша королева итальянскому журналисту? «Французское красное вино, — отвечает она, воспитанная на любви к честности и справедливости. — Больше всего я люблю французское красное вино».

Лицо мадам Мавританки смягчается от удовольствия.

— Французское красное вино… — повторяет она с гордостью.

— Но, мадам, какой был скандал в итальянской прессе! Королева Нидерландов, которая живет в центре Италии, говорит, что предпочитает французское красное вино. Такая суматоха поднялась! И тьма гневных статей в итальянских газетах!

— Ничего не понимаю, — насмешливо отвечает мадам Мавританка. — Французское красное вино — это ведь очень хорошее вино? Да, конечно, есть очень хорошее вино, и есть вино похуже, но французское красное вино — оно ведь очень хорошее?

— Вне всяких сомнений, мадам, — соглашаюсь я. — Французское красное вино — это очень хорошее вино.

Вера

— Мадам Мавританка рассказывала, что у вас есть красивый алтарь Святой Богоматери, — говорит мадам Свиные Глазки. — Можно взглянуть?

Чуть позже она, застыв, стоит перед нишей, которую я собственноручно вырубил в стене метровой толщины, — Мать и Дитя подсвечены лампочкой, спрятанной от посторонних глаз большой розовой ракушкой; лампочка горит день и ночь, но мощность всего три ватта — вера обходится мне недорого.

Потрепанные — от жизни, исполненной печали и забот, превратившиеся в тонкую, натянутую нить — губы мадам расслабляются и чуть округляются, и в ее лице появляются нежность и умиление.

— У меня на чердаке тоже есть статуэтки, — сообщает она. — Если хотите, отдам.

Терзаемый жадностью, якобы равнодушно и неуверенно, я отказываюсь, однако она настаивает.

— Нет-нет, я отдам. Понимаете, — объясняет она, — в детстве я была католичкой. У меня есть три статуэтки. Одна из них — Святая Богоматерь Лурдская. Мне подарили ее на первое причастие. Другая — фарфоровый святой Петр. А третья — не знаю, кто. Но человек.

— Несомненно, — отвечаю я.

— Но я вышла замуж, — продолжает подробно объяснять мадам Свиные Глазки, — и мой муж уехал в Германию. И остался там жить с какой-то женщиной. У него теперь трое детей. Но я не могла развестись, потому что я — католичка. Что бы вы сделали на моем месте?

— Трудно сказать, — трусливо отвечаю я. — Не знаю.

— Я стала протестанткой, — сообщает мадам Свиные Глазки. — И развелась.

— Мне кажется, вы очень разумная женщина, — отвечаю я, заметив про себя, что сказал это без всякой насмешки или издевки.

— Разве не все равно? — спрашивает она.

Это не риторический вопрос: ей, видимо, нужна поддержка решения, принятого так много лет назад.

— Ведь Бог един, — утверждает она.

— Я тоже так думаю, — соглашаюсь я. — В одно воскресенье Бог ходит в католическую церковь, а в следующее — в протестантскую.

Сказав это, я чувствую, как меня охватывает непостижимая печаль, и страх, и сомнение, и я вспоминаю все, что сказал и написал о Едином, все, во что я — за свою жизнь затравленного клоуна — верил и отвергнул; да что я вообще знаю: кто, и где, и как, и есть ли Он, и в какую церковь ходит?..

Но мадам Свиные Глазки не замечает моих душевных метаний. Она говорит:

— Вы очень веселый человек, у вас хорошее чувство юмора. Вы видите в жизни только смешное.

Еда и питье

Зачастую хороший анекдот точно, хоть и с издевкой, передает суть человеческого существования. Старые анекдоты обычно самые лучшие, а вот этот я до сих пор считаю непревзойденным: человек видит вывеску: КОТЛЕТА С ХЛЕБОМ И КИСЛОЙ КАПУСТОЙ: 35 ЦЕНТОВ. (Цена указывает на то, что все это произошло еще в те времена, когда у нас была Индия[30], и десятицентовик чего-то стоил, а молодежь еще хотела работать, в общем, за много лет до того, как теперешняя красная банда завоевала Гаагу).

Человек заходит, заказывает то, что предложено на вывеске, и получает только котлету, больше ничего. На вопрос, где же все остальное, официант отвечает: «Хлеб — в котлете, а кислятина сама во рту появится». Я вспомнил этот анекдот, когда недавно ужинал в соседнем городке Д., в очень простом, даже слегка жутковатом ресторане, где я ни разу не видел больше полудюжины посетителей одновременно. В тот вечер, о котором идет речь, кроме меня, там был только один человек, и заказывал он не котлету, а бифштекс. Я сидел в одном конце зала, возле кухни, а тот посетитель — в противоположном, в самом углу, и все же я, к несчастью, ясно слышал его разговор с официантом.


Еще от автора Герард Реве
Мать и сын

«Мать и сын» — исповедальный и парадоксальный роман знаменитого голландского писателя Герарда Реве (1923–2006), известного российским читателям по книгам «Милые мальчики» и «По дороге к концу». Мать — это святая Дева Мария, а сын — сам Реве. Писатель рассказывает о своем зародившемся в юности интересе к католической церкви и, в конечном итоге, о принятии крещения. По словам Реве, такой исход был неизбежен, хотя и шел вразрез с коммунистическим воспитанием и его открытой гомосексуальностью. Единственным препятствием, которое Реве пришлось преодолеть для того, чтобы быть принятым в лоно церкви, являлось его отвращение к католикам.


Тихий друг

Три истории о невозможной любви. Учитель из повести «В поисках» следит за таинственным незнакомцем, проникающим в его дом; герой «Тихого друга» вспоминает встречи с милым юношей из рыбной лавки; сам Герард Реве в знаменитом «Четвертом мужчине», экранизированном Полом Верховеном, заводит интрижку с молодой вдовой, но мечтает соблазнить ее простодушного любовника.


Циркач

В этом романе Народный писатель Герард Реве размышляет о том, каким неслыханным грешником он рожден, делится опытом проживания в туристическом лагере, рассказывает историю о плотской любви с уродливым кондитером и получении диковинных сластей, посещает гробовщика, раскрывает тайну юности, предается воспоминаниям о сношениях с братом и непростительном акте с юной пленницей, наносит визит во дворец, сообщает Королеве о смерти двух товарищей по оружию, получает из рук Ее Светлости высокую награду, но не решается поведать о непроизносимом и внезапно оказывается лицом к лицу со своим греховным прошлым.


По дороге к концу

Романы в письмах Герарда Реве (1923–2006) стали настоящей сенсацией. Никто еще из голландских писателей не решался так откровенно говорить о себе, своих страстях и тайнах. Перед выходом первой книги, «По дороге к концу» (1963) Реве публично признался в своей гомосексуальности. Второй роман в письмах, «Ближе к Тебе», сделал Реве знаменитым. За пассаж, в котором он описывает пришествие Иисуса Христа в виде серого Осла, с которым автор хотел бы совокупиться, Реве был обвинен в богохульстве, а сенатор Алгра подал на него в суд.


Рекомендуем почитать
Дорога в бесконечность

Этот сборник стихов и прозы посвящён лихим 90-м годам прошлого века, начиная с августовских событий 1991 года, которые многое изменили и в государстве, и в личной судьбе миллионов людей. Это были самые трудные годы, проверявшие общество на прочность, а нас всех — на порядочность и верность. Эта книга обо мне и о моих друзьях, которые есть и которых уже нет. В сборнике также публикуются стихи и проза 70—80-х годов прошлого века.


Берега и волны

Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.


Англичанка на велосипеде

Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.


Необычайная история Йозефа Сатрана

Из сборника «Соло для оркестра». Чехословацкий рассказ. 70—80-е годы, 1987.


Как будто Джек

Ире Лобановской посвящается.


Петух

Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.


Кровь на полу в столовой

Несмотря на название «Кровь на полу в столовой», это не детектив. Гертруда Стайн — шифровальщик и экспериментатор, пишущий о себе и одновременно обо всем на свете. Подоплеку книги невозможно понять, не прочтя предисловие американского издателя, где рассказывается о запутанной биографической основе этого произведения.«Я попыталась сама написать детектив ну не то чтобы прямо так взять и написать, потому что попытка есть пытка, но попыталась написать. Название было хорошее, он назывался кровь на полу в столовой и как раз об этом там, и шла речь, но только трупа там не было и расследование велось в широком смысле слова.


Пустой амулет

Книга «Пустой амулет» завершает собрание рассказов Пола Боулза. Место действия — не только Марокко, но и другие страны, которые Боулз, страстный путешественник, посещал: Тайланд, Мали, Шри-Ланка.«Пустой амулет» — это сборник самых поздних рассказов писателя. Пол Боулз стал сухим и очень точным. Его тексты последних лет — это модернистские притчи с набором традиционных тем: любовь, преданность, воровство. Но появилось и что-то характерно новое — иллюзорность. Действительно, когда достигаешь точки, возврат из которой уже не возможен, в принципе-то, можно умереть.


Сакральное

Лаура (Колетт Пеньо, 1903-1938) - одна из самых ярких нонконформисток французской литературы XX столетия. Она была сексуальной рабыней берлинского садиста, любовницей лидера французских коммунистов Бориса Суварина и писателя Бориса Пильняка, с которым познакомилась, отправившись изучать коммунизм в СССР. Сблизившись с философом Жоржем Батаем, Лаура стала соучастницей необыкновенной религиозно-чувственной мистерии, сравнимой с той "божественной комедией", что разыгрывалась между Терезой Авильской и Иоанном Креста, но отличной от нее тем, что святость достигалась не умерщвлением плоти, а отчаянным низвержением в бездны сладострастия.


Процесс Жиля де Рэ

«Процесс Жиля де Рэ» — исторический труд, над которым французский философ Жорж Батай (1897–1962.) работал в последние годы своей жизни. Фигура, которую выбрал для изучения Батай, широко известна: маршал Франции Жиль де Рэ, соратник Жанны д'Арк, был обвинен в многочисленных убийствах детей и поклонении дьяволу и казнен в 1440 году. Судьба Жиля де Рэ стала материалом для фольклора (его считают прообразом злодея из сказок о Синей Бороде), в конце XIX века вдохновляла декадентов, однако до Батая было немного попыток исследовать ее с точки зрения исторической науки.