У нас в Крисанте - [26]

Михэлуке становится страшно… «Как они могут так говорить?» — думает он, чувствуя себя несправедливо обиженным, и начинает горько плакать.

— Что я вам сделал? Не хочу я спать в одной постели со старым барином! Я хочу спать с Бенони!

Томека крепко обнимает мальчика и смеется:

— Не бойся, малыш! Барин — всегда барин, а человек — всегда человек! А ты, малец, человек! — Томека сажает Михэлуку к себе на колени и тихо покачивает. У мальчика веки слипаются, словно смазанные медом.

ГРУШИ

Все пропало! На другой же день тетка потеряла всякую надежду на то, что старый барин усыновит Михэлуку.

Барин застал его на месте преступления. Мальчики рвали в саду груши, но Бенони успел удрать, а Михэлука нет.

Ребята были уверены, что старик после обеда лег спать. Барин, как обычно, пообедал на галерее, съел цыпленка в сметане, съел жаркое с тушеными в масле баклажанами и заел все это пончиками с вишневым вареньем. Потом, вымыв руки розовым мылом, отправился отдыхать. Михэлука полил ему на руки, подал полотенце и своими глазами видел, что барин ушел в спальню. В спальню-то он ушел, но спать не лег, а спрятался за занавеску, чтобы подкараулить ребят.

Виноват, конечно, во всем сладкоежка Бенони. «Ей-богу, умру, ей-богу, умру, если не съем хоть одну желтую грушу», — приставал он все утро к Михэлуке.

А ведь на нижних ветках все груши пересчитаны. Барин всегда собственноручно заворачивает каждую грушу в папиросную бумагу, чтобы созревали медленно и становились желтыми, как лимон, и сладкими, как мед.

Но этот дурачок Бенони так долго умолял Михэлуку, что тот в конце концов уступил и полез за грушами.

— Стой, не двигайся с места! — гаркнул старый барин, выбегая на галерею.

— Ой! — взвизгнул Бенони, бросился на четвереньки, быстро-быстро прополз мимо пчельника и исчез.

А Михэлука так и замер на месте.

— Стой, не двигайся! — снова крикнул барин и как вихрь слетел с лестницы.

Подумать только! Вот ведь как может бежать! А когда Томека приходит за жалованьем, у барина сразу же начинается сердечный приступ. «Ой, сердце схватило! Олимпия, где ты? Принеси капли, у меня сердце болит. Ой, плохо! Уложи меня в постель!» — стонет он, да так жалобно, что, кажется, вот-вот помрет. Но Томека хорошо знает все фокусы барина и на эту удочку не клюет. «Вы, барин, раньше заплатите, что положено, а потом ложитесь и лежите, сколько вашей душеньке угодно!»

— Стой! — третий раз крикнул барин, размахивая тростью.

Но Михэлука и так стоит как вкопанный. Он бы мог давно убежать, но почему-то замер на месте. Вывалив от жары язык, виляя хвостом, ластится у его ног привязанный в саду цепью к длинной проволоке дворовый пес Бэлца́ту. Бэлцату виляет хвостом, смотрит то на Михэлуку, то на барина. «Ничем не могу помочь! Груш тебе захотелось? Ну и ешь их теперь!» — говорит его взгляд, когда он смотрит на мальчика. А когда переводит взор на барина, пес словно оправдывается: «Я ни в чем не виноват! Я лаю на воров. А откуда мне было знать, что Михэлука вор? Он меня поит водой, кормит мамалыгой, иногда даже кости дает! Как мне угадать, что́ у него на душе?» И Бэлцату продолжает угодливо вилять хвостом.

Старый барин стоит в трех шагах от Михэлуки и не сводит с него глаз. Голова его трясется, глаза под черными сросшимися бровями мечут молнии. От ярости старик не может выговорить ни слова, но он не бьет мальчика. Лучше бы уж избил, избил бы тростью, только бы не видеть, как трясется у него голова и вздуваются вены на тонкой желтой, морщинистой шее.

— Вор! Жулик! — шипит барин, но трость не пускает в ход.

У Михэлуки отчаянно колотится сердце.

— Отвяжи его! — кричит барин.

Михэлука с недоумением смотрит на старика и никак не возьмет в толк, что он хочет.

— Отвяжи пса! — приказывает барин, указывая тростью на Бэлцату.

«Для чего это ему? Бэлцату привязан на цепи в саду, рыжая Карми́на — на винограднике, а Бимба́ш сторожит бахчу… Собаки сидят на цепи с утра до вечера. Их спускают только ночью. Зачем сейчас спускать Бэлцату?» — лихорадочно думает мальчик. Он никак не поймет, что старому барину нужно, и еще больше пугается.

— Отвяжи пса. Ты меня слышишь или оглох? — неумолимо повторяет барин.

Михэлука нагибается и отвязывает Бэлцату. Руки дрожат, и ему никак не удается расстегнуть заржавевшую пряжку ошейника. Да и Бэлцату мешает — лижет своим красным мокрым языком лицо мальчика и от нетерпения приплясывает. «Вот ведь мне как повезло!» — радостно повизгивает он и снова старается лизнуть Михэлуку.

Как только ошейник снят, пес, заливаясь веселым лаем, стремглав уносится в кусты. В высокой траве мелькает только его белый пушистый хвост.

— Привяжи себя на его место!

Михэлука застыл в нерешительности. «Что он сказал?»

— Ты что, не слышишь? Надень ошейник на шею…

Михэлука опускается на колени. В траве валяются желтые груши, но осунувшееся лицо мальчика еще желтее. От сердца отхлынула вся кровь, и в голове шум. Михэлука не понимает, что с ним происходит.

— Застегни как следует пряжку! — вопит барин.

Михэлука застегивает дрожащими руками пряжку.

— Вот так! — презрительно бросает барин, поворачивается и уходит по посыпанной гравием дорожке.