Светильник, зажженный в полночь, и другие пьесы - [22]

Матерь моя, помогите же мне! Его святейшество прав, я знаю. Но и отец не мог ошибиться. Утешьте… (Падает на руки настоятельницы).

НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Дочь моя!.. Бедная! Мы не должны пытаться понять. Мы должны только верить и молиться… неустанно молиться об искуплении грехов человеческих и избавлении от мук.

МАРИЯ ЧЕЛЕСТЕ (берет себя в руки, тихо). В записке сказано: до захода солнца. (Поднимается, чтобы подойти к двери).

НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Отдохни, дочь моя. Я посмотрю. (С порога). Кто-то вышел из-за поворота, идет по дороге.

МАРИЯ ЧЕЛЕСТЕ. Это отец…

НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Его целый год не было.

МАРИЯ ЧЕЛЕСТЕ. Полгода в Риме и полгода в ссылке.

НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Недобрым был этот год. Крепись.

МАРИЯ ЧЕЛЕСТЕ. Можно нам остаться вдвоем? И пусть сестры не входят.

^{Мать-настоятельница уходит. Мария Челесте не поднимается со скамьи.}

^{С другой стороны входит Галилей. Он постарел и изможден. Долго стоит на пороге. Дочь раскрывает ему объятия. Он подходит, опускается на пол, зарывается головой в ее колени.}

ГАЛИЛЕЙ. Полиссена!..

МАРИЯ ЧЕЛЕСТЕ. Ш-ш… Молчи!

^{_{Галилей — Мелвин Дуглас, Мария Челесте — Ким Хантер. Телеспектакль NBC, США, 1966.}}

ГАЛИЛЕЙ. Всю жизнь мне нужны были только две вещи — Библия и телескоп. Я изменил им обеим. Положа руку на Библию, я налгал на науку!

МАРИЯ ЧЕЛЕСТЕ. Господь понимает все и примиряет человеческие поступки. Даже когда кажется, что они противоречат один другому. В его глазах ты — глубоко религиозный человек и великий ученый. (Берет розу со стола). Я сорвала ее сегодня. Зимняя. (Отдает ему цветок). Видишь, на розе шипы — это знак мученических страстей господа нашего. А зеленые листья — пусть они будут как надежда, что мы переживем зимний мрак и увидим свет весны… бесконечна милость божья, он может подарить нам это.

ГАЛИЛЕЙ. Ты плохо выглядишь.

МАРИЯ ЧЕЛЕСТЕ. Знобит немного.

ГАЛИЛЕЙ (берет ее руки в свои). И руки холодные. Сядь сюда, к теплу. (Помогает ей пересесть поближе к жаровне). Сейчас я согрею их… Если зажать в кулаке уголь, пока он не прожжет плоть до кости… а потом прижать его к груди — огонь доберется до сердца? Сколько надо терпеть, чтобы уже ничего не чувствовать?

МАРИЯ ЧЕЛЕСТЕ. Ну зачем ты так?

ГАЛИЛЕЙ. Уж лучше бы они меня сожгли. Взойти на костер…

МАРИЯ ЧЕЛЕСТЕ. Ты поступил правильно, ты выбрал жизнь. Религии, может быть, и нужны мученики, но науке нужны живые.

ГАЛИЛЕЙ. Мое имя обесчещено. Мои труды — в индексе запрещенной литературы. Все мои книги уничтожены. Для чего мне жить?

МАРИЯ ЧЕЛЕСТЕ. Ты будешь работать.

ГАЛИЛЕЙ. Какой смысл? Мне запретили печататься.

МАРИЯ ЧЕЛЕСТЕ. Будут печатать, будут. Может быть, не сейчас, а потом, в другое время. То, что ты сделал и еще сделаешь, поможет остальным. Через много лет ученые будут благодарны тебе.

ГАЛИЛЕЙ (в смертной муке). Сестра, поддержи меня в вере!

МАРИЯ ЧЕЛЕСТЕ. Помнишь, я переписывала твои заметки о механике сил, о движении. Ты говорил, что это совершенно неисследованная область. Начни снова опыты на силу и равновесие… Отец, я была совсем ребенком, но хорошо помню тот вечер, когда пришел Либри и другие. Ты умолял их помочь тебе донести правду до молодежи. Ты говорил об огромных неизведанных просторах, о том, чтобы раздвинуть границы познания. А потом, когда появилась твоя книга, приехал сюда, в этот монастырь. Ты говорил, что невежество — как проклятье. Что оно порождает нищету и болезни. Отец, каждая крупица знания, каждое описанное явление — это война с невежеством, с нищетой, с болезнями. Ты не имеешь права бросить свою работу. Обещай мне, что будешь работать! Обещай же!

ГАЛИЛЕЙ. У тебя совсем холодные руки, Полиссена…

МАРИЯ ЧЕЛЕСТЕ. Обещай!

ГАЛИЛЕЙ. Обещаю.

МАРИЯ ЧЕЛЕСТЕ. Сделай меч из своих мук!

^{Звонят к вечерне.}

ГАЛИЛЕЙ. Я должен молиться. В приговоре мне приказано один день в неделю читать покаянные псалмы. Как раз на сегодня приходится.

МАРИЯ ЧЕЛЕСТЕ. Я знаю. Мне разрешили читать их вместо тебя.

ГАЛИЛЕЙ. Полиссена, милая…

МАРИЯ ЧЕЛЕСТЕ. Мне доставит радость исполнить епитимью за тебя, отец. А ты присядь, отдохни.

^{Галилей садится поодаль.}

(Она начинает). Помилуй меня, боже, по великой милости твоей. Ибо беззакония мои я сознаю, и грех мой всегда предо мною. Сердца сокрушенного и смиренного ты не презришь, боже. Не отвергай меня от лица твоего. Слава отцу и сыну и святому духу. Да пребудет вечно, аминь!

^{Она замолкает, погрузившись в созерцание. Галилей на другом краю сцены говорит как бы сам себе. Она не слышит его. Молитва Марии Челесте и монолог Галилея должны создавать эффект антифонного, попеременного песнопения.}

ГАЛИЛЕЙ. Меня на коленях заставили отречься от самого себя и от моей науки о законах мироздания… Можно сломать все телескопы, разбить все стекла, сжечь все книги. Можно приказать, и люди, как низшие животные, тупо уставятся в землю. Можно вырвать глаз всякому, кто посмеет поднять голову, чтобы исследовать небо. В вашей власти сделать все… Но вы не можете ни на йоту исказить факт и правду факта. (Топнув ногой). Она движется!

МАРИЯ ЧЕЛЕСТЕ. Господи! Услышь молитву мою, и вопль мой да придет к тебе. Я забыт в сердцах, как мертвый, я — как сосуд разбитый. Иссохли от печали очи мои. Дни мои исчезли, как тень. Слава отцу и сыну и святому духу. Да пребудет вечно, аминь!