Стрелка - [5]

Была почти ночь, когда после одиноких вечерних бдений я отключила прибор, захлопнула дверь лаборатории и вышла в маленький освещенный предбанник. Оставалось опечатать дверь пластилиновой печатью, как требовали соображения секретности, но пока я мудрила над податливой липкой блямбой, свет погас и тяжесть чужого тела обрушилась на меня мерзко и неожиданно. Липкие руки сомкнулись на шее, хотелось заорать, но голос пропал совершенно, хотя вряд ли крик мог помочь — никого больше не было на этаже. Я поскользнулась шпилькой на кафельном полу и упала, боль от ушиба на миг отключила сознание, а когда голова опять стала соображать, оказалось, что сижу у стенки и задыхаюсь от удавки, а та стягивается все сильнее и сильнее. Тяжелое алкогольное дыхание мужчины и дрожь его тела выдавали маньяка более явно, чем вся инфернальная ситуация. Теснота и темнота, холодок смерти — ощущение, мучившее с детства. Невидимая стрелка перещелкнулась, чудовищная морда электрички неслась на меня. Воздуха не хватало, пальцы чувствовали на шее злосчастную веревку, кто-то убивал мою жизнь, я не понимала, кто и зачем, тело делалось безжизненным и ватным, в голове мутилось, пространство сжималось, засасывало в черную воронку без дна, рваные мысли крутились в ней подобно ненужному сору, но мрак почти померкшего сознания электрической вспышкой пронзила мысль — мой ребенок теперь останется сиротой! Это, видимо, и спасло — не знаю, что я сделала, но мышцы стали как пружины, то ли локтем засадила обидчику под дых, то ли коленкой в пах, удавка чуть ослабла, я глотнула воздуха и сумела просунуть под веревку ладони. Дальнейшее напоминало соревнование кто сильнее — псих затягивал, я растягивала, но пространство подыгрывало мне — будто становилось все свободнее, помогая стряхнуть страшные тиски небытия. Веревку удалось стянуть через голову, я вскочила и замолотила руками в темноту, попав психу, видимо, по носу — послышалось что-то вроде хныканья.

— Включи свет! — завопила я.

Он почему-то послушался. Теперь я видела урода во всей красе — с немытыми соломенными патлами, мутными глазами и в мешковатом зеленом свитере домашней вязки.

— Мама вязала? — более идиотский вопрос трудно было придумать.

— Мама… — удивился он детским голосом, и я ухватилась за интонацию, как за спасительную ниточку.

— А как она тебя в детстве называла? — подсознанка автоматом выдала еще один зигзаг.

— Вася… — ответил верзила, расслабленно улыбаясь.

Мне удалось втиснуться спиной в щель меж стеной и шкафом с архивами, так было безопаснее, я могла бы отбиваться каблуками-шпильками, будучи практически недосягаемой, но как заставить его уйти?

Господи, мы просто разговаривали! Разговаривали минут двадцать, нить беседы казалась причудливой и опасной, как маршрут скалолаза. Я старалась быть предельно осторожной, но нащупать трогательные детали его детства удавалось не всегда, от некоторых он зверел и дважды снова гасил свет, будто понимая, что темноты я сейчас боюсь больше всего. Диалог измочалил меня, но его больше. С пятки на носок покачивался уже не жуткий маньяк, а просто подвыпивший балбес, который отказался от душегубства, но не мог уйти побежденным. Оставалось намекнуть на идею грабежа, и он как-то послушно поменял одну роль на другую, изъяв в качестве трофея серебряные сережки-колечки. Они большой ценности не представляли, зато позволили парнише ощутить кураж победителя. Уже уходя, он обернулся, оценивающе посмотрел на свитерок, привезенный кузиной из-за границы, и потребовал добавить и его. Свитерка мне было жальче всего, но продолжения триллера совсем не хотелось.

Дня три я шарахалась от патлатых блондинистых мужиков и темных углов, стриангуляционная полоса на шее была замаскирована шейным платком, а синюшные пятна на лице замазаны гримом. Думала, скоро пройдет, но нервозность нарастала, тогда подруга поволокла меня к экстрасенсорше. Та обитала в сталинской высотке на Котельнической — почти отражении университетской, с такими же полуосвещенными бесконечными коридорами и лестницами. Эзотерическая дама снимала испуг колдовскими пасами и заклинаниями — теперь это назвали бы нейролингвистическим программированием. Завершив целительную процедуру, она сообщила, что моей кармой было предопределено — погибнуть насильственной смертью, но якобы я ее, эту карму, преодолела усилием воли.

Преодолела?

Стрелка, стрелка…

Так и не пойму, сработала тогда автоматика или нет.

Жду тебя из командировки. Отвратительное ожидание, ужин давно остыл, бутылка вина выглядит глупо и нелепо, не понимаю, что происходит, пытаюсь читать. Телефон бьет по ушам, хватаю трубку, голос незнакомой тетки капризно интересуется:

— Моя дочь у вас?

— Нет… — не въезжаю я.

— Но я уже всем звонила, все приехали, а Олечки нет. А сын ваш вернулся?

— Какой еще сын? — хочу сказать, что она ошиблась.

— Слава.

— Слава… нет еще… Но это не сын, это муж… И при чем тут ваша дочь? Вы, наверное, что-то путаете?

— Да, путаю… — легко соглашается она и кладет трубку.

Ключ поворачивается в замочной скважине, сердце трепыхается, бегу навстречу и вижу тебя с незнакомой девушкой. Каштановые кудряшки, строгие очки и розовые круглые щеки… Девушка ничуть не смущена, деловито стаскивает серый беретик.