Сперонара - [151]

— Я иду за тобой, — сказал Гаэтано.

Женщина в покрывале тотчас же пошла впереди, а Гаэтано последовал за ней.

Провожатая Гаэтано свернула на улицу Македа и оставила позади три четверти ее длины; затем она остановилась перед дивным palazzino[57], достала из кармана ключ, открыла дверь, которая вела на лестницу, где все лампы были старательно потушены, велела Гаэтано следовать за ней, держась за конец ее покрывала, и преодолела вместе с ним примерно двадцать ступеней, а затем впустила его в полутемную прихожую и прошла через роскошную гостиную; после этого, открыв дверь в комнату, из которой на красавца-рыбака повеяло приятным и душистым ароматом, свидетельствующим о том, что это будуар красивой женщины, она сказала:

— Сударыня, это он.

— О Боже! Терезита, — послышался нежный голос, в котором слышался неподдельный испуг, — я ни за что не посмею с ним встретиться.

— Почему же, сударыня? — спросила Терезита, войдя в комнату и оставив открытой дверь, чтобы Гаэтано мог видеть ее госпожу, полулежавшую в самом восхитительном дезабилье, какое только можно себе представить, на кушетке. — Почему же?

— Лучше ему не любить меня!

— Не любить вас, сударыня! — вскричал Гаэтано, устремляясь в комнату. — Не любить вас! Неужели вы сами в это верите, и разве такое возможно, когда вас видишь? О! Ничего не бойтесь, ничего не бойтесь, сударыня! Я весь к вашим услугам.

С этими словами Гаэтано опустился на колени перед молодой женщиной, закрывшей лицо руками как бы в последнем порыве стыдливости.

Терезита вышла, оставив молодых людей наедине.

Следующий день оказался для несчастной Джельсоми-ны печальным: она впервые в жизни страдала от любви. Джельсомине казалось, что солнце никогда не зайдет; наконец настал вечер, стемнело; потянулись томительные, бесконечные часы; однако время все-таки шло. И вот пробило полночь.

Бедная девушка не решалась открыть окно; наконец послышался условный сигнал, она бросилась к жалюзи и просунула сквозь перекладины сразу две руки, стараясь нащупать руки Гаэтано. Гаэтано стоял на своем обычном месте, но был холодным и напряженным. Испугавшись, что он может себя выдать, молодой рыбак попытался снова говорить с девушкой на том самом языке любви, к которому она была им приучена, но его голосу недоставало убежденности, покоряющей женские сердца, а его словам не хватало душевной теплоты, воодушевляющей их; Джельсомина инстинктивно чувствовала, что ей грозит какое-то страшное несчастье, и она отвечала молодому человеку не иначе как рыдая. Когда Гаэтано увидел эти слезы, скатывавшиеся с лица Джельсомины на его собственное лицо, в душе у него на миг вспыхнуло прежнее чувство. Поддавшись его влиянию, девушка дала себя обмануть. Джельсомина сама попросила у Гаэтано прощения и стала винить себя в том, что она беспокойна, требовательна и ревнива. Гаэтано вздрогнул, услышав это последнее, впервые прозвучавшее в их разговоре слово, ибо ему было понятно, что он не сможет долго обманывать Джельсомину, привыкшую видеть его каждую ночь.

Поэтому молодой человек начал искать повод для ссоры.

— Вы жалуетесь на меня, Джельсомина, — сказал он, — тогда как это мне пристало на вас жаловаться.

— Вам... вам жаловаться на меня! — вскричала девушка. — Что же я вам такое сделала?

— Вы меня не любите.

— Я вас не люблю?! Вы сказали, что я, я вас не люблю?! Господи, он говорит, что я его не люблю!

Девушка подняла свои мокрые от слез глаза к небу, как бы призывая его в свидетели того, что никто и никогда не слышал более несправедливого обвинения.

— По крайней мере, — продолжал Гаэтано, чувствуя себя неловко из-за того, что ему приходится отстаивать утверждение, ложность которого он в глубине души сознавал, — по крайней мере, вы не любите меня так, как мне бы того хотелось.

— И как я могла бы любить вас сильнее, чем люблю? — спросила девушка.

— Разве это настоящая любовь, — продолжал Гаэтано, — если вы отказываете в чем-либо любимому человеку?

— В чем я вам когда-нибудь отказывала? — простодушно спросила Джельсомина.

— Во всем, — ответил Гаэтано. — Давать лишь наполовину — это значит отказывать во всем.

Джельсомина покраснела, ибо она поняла, чего требует от нее возлюбленный.

Затем, после недолгой паузы, в течение которой девушка размышляла, а молодой человек нетерпеливо ждал ответа, она сказала:

— Послушайте, Гаэтано. Вам известно, о чем вы договорились с моим отцом. Он решил дать мне в приданое тысячу дукатов и потребовал, чтобы вы внесли такую же сумму; вы сказали, что вам хватит двух лет, чтобы собрать эти деньги, и согласились на его условие, из-за которого вам придется ждать два года. Что касается меня, то вы же знаете, Гаэтано, я сделала все возможное, чтобы это ожидание показалось вам не таким долгим. Вот уже год как мы любим друг друга, и для меня, по крайней мере, этот год пролетел как один день. Так вот! Если вас пугает то, как долго будет тянуться год, который нам осталось ждать, и если вы считаете, судя по вашим словам, что девушка, отдавшая любимому свое сердце, должна подарить ему что-то еще, что ж, предупредите священника церкви святой Розалии и зайдите за мной завтра не в полночь, а в десять часов вечера, захватите с собой лестницу, чтобы я смогла вылезти из этого окна, и я пойду с вами в церковь этой святой, где священник тайно