Едва прибыв в Неаполь, мы с Жаденом вечером того же дня бегом отправились в порт, чтобы разузнать, не отплывает ли случайно на следующий день какое-нибудь судно — либо пароход, либо парусник — на Сицилию. Поскольку у путешественников, как правило, не заведено отправляться в Неаполь, чтобы провести там всего несколько часов, расскажем немного об обстоятельствах, вынудивших нас ускорить свой отъезд.
Мы отбыли из Парижа с намерением объездить всю Италию, включая Сицилию и Калабрию; старательно претворяя этот замысел в жизнь, мы уже посетили Ниццу, Геную, Милан, Флоренцию и Рим, когда, после трехнедельного пребывания в этом последнем городе, я имел честь встретиться в доме г-на де Т.., поверенного в делах Франции, с господином графом Людорфом, неаполитанским послом. Поскольку мне предстояло отправиться в этот город несколько дней спустя, маркиз де Т... счел уместным представить меня своему почтенному коллеге, чтобы заранее сделать более легкими дипломатические пути, которые должны были открыть мне заставу в Террачине. Господин Людорф встретил меня с бесстрастной и холодной, ни к чему не обязывающей улыбкой, что отнюдь не помешало мне двумя днями позже считать себя вправе собственноручно доставить ему свои паспорта. Господин Людорф любезно разрешил мне оставить наши документы в своей канцелярии и прийти забрать их через день. Поскольку мы не особенно спешили ввиду того, что санитарные нормы, действовавшие в связи с распространением холеры, предписывали двадцативосьмидневный карантин и, следовательно, в нашем распоряжении была еще почти неделя, я простился с г-ном Людорфом, дав себе слово не знакомиться впредь ни с одним послом, пока не получу о нем предварительно самых обстоятельных справок.
По прошествии двух дней я явился в паспортный отдел. Я встретился там с неким чиновником, который в высшей степени учтиво известил меня о том, что по причине определенных сложностей, возникших с моей визой, мне будет правильно обратиться к самому послу, чтобы их устранить. Таким образом, мне пришлось против всякого своего желания вновь предстать перед г-ном Людорфом.
Господин Людорф принял меня еще более холодно и высокомерно, чем прежде, но я запасся терпением, уповая на то, что, вероятно, имею честь видеть его в последний раз. Он сделал мне знак садиться; я сел. Это был шаг вперед по сравнению с первым разом: тогда он продержал меня стоя.
— Сударь, — произнес посол довольно смущенно, теребя складки своего жабо, — к сожалению, я вынужден вам сообщить, что вы не можете ехать в Неаполь.
— Почему же? — осведомился я, преисполненный решимости вести наш диалог в таком тоне, какой мне будет угоден. — Неужели виной тому скверные дороги?
— Нет, сударь, дороги, напротив, превосходны, но, к несчастью, вы занесены в список тех, кому запрещен въезд в Неаполитанское королевство.
— Сколь бы почетным ни был этот знак отличия, господин посол, — продолжал я, подбирая соответствующие тону слова, — он способен наполовину свести на «нет» путешествие, которое я рассчитываю совершить, что может доставить мне определенные затруднения, а потому, надеюсь, вы позволите мне проявить настойчивость, выясняя причину этого запрета. Если речь идет об одной из тех незначительных причин, с какими сталкиваешься в Италии на каждом шагу, то у меня в свете есть несколько друзей, у которых, как я полагаю, достанет власти добиться их устранения.
— Это очень серьезные причины, сударь, и я сомневаюсь, что у ваших друзей, сколь бы высокопоставленными они ни были, достанет влияния добиться их устранения.
— Но, если позволите, сударь, нельзя ли, в конце концов, их узнать?
— Да Боже мой, — небрежно ответил г-н Людорф, — я не вижу никаких препятствий к тому, чтобы назвать их вам.
— Я жду, сударь.
— Прежде всего, вы сын генерала Матьё Дюма, который был военным министром в Неаполе во время незаконного присвоения власти Жозефом.
— К сожалению, господин посол, я вынужден опровергнуть свое родство с прославленным генералом, которого вы упомянули, ибо вы заблуждаетесь и, несмотря на сходство фамилий, между нами нет ровным счетом никаких родственных отношений. Мой отец не генерал Матьё Дюма, а генерал Александр Дюма.
— Генерал Александр Дюма? — переспросил г-н Людорф, явно стараясь вспомнить, в связи с чем он уже слышал это имя.
— Да, — продолжал я, — тот самый, который, вопреки законам гостеприимства, был взят в плен в Таранто, а затем, вопреки международному праву, отравлен вместе с Манскуром и Доломьё в Бриндизи. Это произошло в то самое время, когда Караччоло повесили в Неаполитанском заливе. Как видите, сударь, я делаю все, что в моих силах, дабы пробудить ваши воспоминания.
Господин Людорф прикусил губу.
— Что ж, сударь, — произнес он после короткой паузы, — существует и вторая причина: это ваши политические убеждения. Нам сообщили, что вы республиканец и уехали из Парижа, как мы слышали, исключительно по политическим мотивам.
— В ответ на это, сударь, я покажу вам свои рекомендательные письма: почти на всех стоят печати министерств и подписи наших министров. Взгляните, вот письмо адмирала Жакоба, вот — маршала Сульта, а вот — господина Вильмена; они содержат ходатайства для меня о помощи и покровительстве французских послов в ситуациях, подобных той, в которой я оказался.
