В Нью-Йорк пришла весна, на Пенсильванский вокзал пришел поезд, а в свой офис пришел Эллери Кобболд, готовый выкачать из честных людей очередную порцию денег.
Прекрасное утро дышало пивом и новым бейсбольным сезоном. В жилах мистера Кобболда бродили соки. Он напоминал Капитал с карикатуры в рабочей газете, но чувствовал себя хорошо, так хорошо, что охотно пустился бы в пляс, а будь у него розы, принялся бы их разбрасывать.
Поднимаясь в лифте, он подсчитывал свои удачи и остался доволен. Фурункул на затылке поддался лечению. Гандикап в гольфе снизился до двадцати пяти. Стэнвуд, то есть Кобболд-младший, был в Лондоне, где его не достанут щупальца этой актриски. Сам он вот-вот закончит переговоры с Симмсом и Вайнштейном (Детройт) и Объединенной компанией по производству пилочек и пинцетов (Скрэнтон, Пенсильвания). Наконец, заглянув в блокнот, он убедился в том, что сегодня день рождения лорда Шортлендса.
Легко вплывая в офис, мистер Кобболд увидел мисс Шарпл, свою секретаршу, как всегда — за работой. Конверты в мусорных корзинах свидетельствовали о том, что она просмотрела корреспонденцию и готова к ответу. Обычно ему писали Пинцеты-и-Пилочки, но сегодня подключились негоциации с Англией.
— Доброе утро, мисс Шарпл, — сказал он тем тоном, каким говорят: «Ну и утро; тра-ля-ля-ля!». — Записывайте.
— Сию минуту, мистер Кобболд.
— «Уэстерн Юнион».
— «Уэстерн Юнион», — повторила секретарша, изображая что-то вроде микроба с картины импрессиониста.
— Пусть позвонят… Как вы думаете, когда проснется английский граф?
Что-что, а это она знала.
— В одиннадцать, мистер Кобболд.
— В одиннадцать?
— Именно в это время просыпается лорд Пиблс из романа, который я читаю. Он звонит, и Мидоус, его камердинер, приносит алька-зельцер, а также анчоус на тосте.
Мистер Кобболд сердито фыркнул.
— Граф, а не шалопай, — пояснил он, — живет в замке, сегодня ему исполнится пятьдесят два года. Думаю, он просыпается в семь утра. Итак, в 7.00 по английскому времени они звонят графу Шортлендсу в Кент и поют песенку.
— Песенку, — пробормотала мисс Шарпл, присовокупляя две закорючки и одного стрептококка.
— Скажите, чтобы нашли певца с приятным тенором.
— Хорошо, мистер Кобболд.
— А может быть, лучше квартет?
— Навряд ли, мистер Кобболд. Один голос больше впечатляет.
— Да? Словом, вот так. Это очень важно. Не хотелось бы, чтобы он подумал, что я забыл о его годовщине. Видите ли, лорд Шортлендс — глава нашего рода.
— Вы подумайте!
— Да. Его фамилия — Кобболд. Сын, лорд Бивер — в Кении, а остальные — просто Кобболды. Скажем, три дочери. Старшая замужем за неким Топпингом, мы с ним учились. Судьба — это судьба. Сижу как-то в клубе, листаю английский журнал, а там портрет исключительно красивой девицы с подписью «Леди Тереза Кобболд, младшая дочь графа Шортлендс кого». «Кобболд? — думаю я. — Интересно». Обратился к английским экспертам…
— И что же? Оказалось, что вы в родстве?
— Вот именно. Правда, дальнем. Написал я этому лорду, и не один раз, но он молчит. Как бы то ни было, в плюс-минус 1700 году один из младших отпрысков рода уехал в Америку.
Мистер Кобболд спохватился, заметив, что Дух весны побудил его к откровенности с подчиненной.
— Вот так, — закончил он. — Что нового? Романтическая секретарша предпочла бы рассказ о лордах, но понимала, что всему свое время и место.
— Симмс и Вайнштейн согласны, — сообщила она, заглянув в записи и переводя на обычный язык.
— Давно пора.
— А вот Пилочки — не совсем.
— Что им нужно?
— Они не все поняли.
— Я их вразумлю. Что еще?
— Телеграмма от мистера Стэнвуда.
— Просит денег?
— Да, мистер Кобболд.
— Так я и знал. Видимо, жизнь в Лондоне дороже, чем здесь.
Эллери Кобболд помрачнел, вспомнив куплет своей юности:
Мой сыночек У-ри-я
В королевстве Ан-гли-я
Хорошо живет,
Пляшет и поет,
Но не знаю, почему
Вечно хочется ему,
Чтобы мы его не забыва-а-ли,
Очень много денег присыла-а-ли,
Ах не знаю, по-че-му!
Однако чело его тут же разгладилось. Как бы то ни было, от Эйлин Стокер сын далеко. И Кобболд-отец стал диктовать письмо Пилочкам-и-Пинцетам, напоминая им, что мы приходим в мир не только для наслаждений.
Утро тем временем двигалось вперед со всеми своими заботами. Подошел и ушел час ланча. В шесть, окончив труды, мистер Кобболд отбыл в Грейт-Нек, на Лонг-Айленд, пообедал там и расселся в кресле, чтобы почитать вечернюю газету, поскольку говорливый попутчик не дал это сделать в поезде.
Однако теперь мешали мысли о сыне. Сонно посасывая сигару и прихлебывая виски с содовой, он сокрушался о том, что Стэнвуд увлекся актеркой. Узнав о недостойной страсти к голливудской звезде, несчастный отец дня два отказывался от второй порции спагетти, а его чувствительный гандикап держался на тридцати.
Сына он любил, но в разум его не верил. В колледже Стэнвуд играл в футбол, но этим дело ограничилось. На поле — король, ничего не скажешь, а вот насчет разума — не густо. Словом, Кобболду-старшему казалось, что его надо спасать от самого себя.
Влюбился бы, честное слово, в леди Терезу! А то — звезда, видите ли! Да эти звезды не успеют зайти в дом, как требуют развода по несовместимости характеров. Разорит подчистую! А счета кто будет подписывать? Отец.