Сперонара - [3]

Я спустился в трюм; на судне не было никакого груза, кроме балласта. Я потребовал от капитана, чтобы он взял на себя строгое обязательство не брать на борт ни товаров, ни других пассажиров; он дал мне слово. Капитан выглядел таким чистосердечным, что я не стал просить у него других гарантий.

Мы снова поднялись на палубу, и я осмотрел нашу каюту. Она представляла собой всего лишь нечто вроде круглого деревянного навеса, установленного на корме и прикрепленного к корпусу судна достаточно прочно, чтобы можно было не бояться порывов ветра или шквалов. За этим навесом находилось свободное пространство, предназначенное для управления рулем. Это был отсек кормчего. Наша каюта была совершенно пустой. Нам самим предстояло раздобыть необходимые предметы мебели — капитан судна «Санта Мария ди Пие ди Гротта» предоставлял кров без всякой обстановки. Впрочем, учитывая недостаток пространства, эта мебель должна была сводиться к двум матрасам, двум подушкам и четырем парам простыней. Койкой служил дощатый настил. Что касается матросов, то все они, включая капитана, обычно спали вповалку в твиндеке.

Мы условились прислать вечером два матраса, две подушки и четыре пары простыней, и момент отплытия был назначен на восемь часов утра следующего дня.

Когда мы с Жаденом отошли от судна уже шагов на сто, радуясь принятому решению, нас вдруг догнал капитан. Он посоветовал нам прежде всего не забыть обзавестись поваром. Совет показался мне довольно странным, и я захотел выяснить, чем он вызван. И тут я узнал, что в глубине Сицилии, в диких и пустынных краях, где постоялые дворы, если они вообще имеются, это всего лишь места привалов, повар необходим в первую очередь. Мы пообещали капитану прислать его одновременно с нашей roba¹.

По возвращении я первым делом осведомился у г-на Мартино Дзира, хозяина гостиницы «Виттория», где бы я мог найти искомого кулинара. Господин Мартино Дзир ответил, что мой вопрос пришелся как нельзя кстати и то, что мне нужно, у него под рукой. В первую минуту этот ответ настолько удовлетворил меня, что я поднялся в свою комнату, ни о чем больше не допытываясь, но, оказавшись там, я подумал, что неплохо было бы навести предварительные справки о свойствах характера нашего будущего попутчика. Вследствие чего я спросил об этом у одного из гостиничных слуг, и тот ответил, что я могу совершенно не волноваться на этот счет, ибо г-н Мартино отдает мне собственного повара. К сожалению, этот самоотверженный поступок со стороны хозяина не только не успокоил меня, а лишь усугубил мои опасения. Если бы г-н Мартино был доволен своим поваром, разве стал бы он сбывать его с рук в пользу первого встречного иностранца? Если же он был им недоволен, то при всей своей покладистости я все же предпочел бы другого человека. Поэтому я спустился к г-ну Мартино и спросил у него, могу ли я в самом деле рассчитывать на честность и знание дела его подопечного. В ответ г-н Мартино принялся высокопарно расхваливать достоинства Джованни Камы. По его словам, то была воплощенная честность и, что немаловажно для работы, которую я собирался доверить повару, воплощение самого безупречного мастерства. Главное, он снискал славу искуснейшего «жарщика» (да простят меня за это слово, но я не знаю, как еще можно перевести frita-tore) не только в столице, но и во всем королевстве. Чем дальше г-н Мартино заходил в своих похвалах, тем сильнее становилось мое беспокойство. Наконец, я отважился спросить у него, почему, обладая таким сокровищем, он готов расстаться с ним.

— Увы! — со вздохом ответил г-н Мартино. — Дело в том, что у Джованни, к несчастью для меня, остающегося в Неаполе, есть один недостаток, который не имеет никакого значения для вас, едущего на Сицилию.

— И какой же? — с тревогой осведомился я.

— Он appassionato¹, — ответил г-н Мартино.

Я расхохотался.

Дело в том, что, когда мы проходили мимо кухни, г-н Мартино показал мне Каму, стоявшего у печи, и Кама во всей своей красе — от макушки крупной головы до кончиков длинных ног — выглядел вполне приземленным человеком, к которому, как мне казалось, совершенно не подходило подобное определение; к тому же охваченный страстью повар казался мне мифологическим персонажем в высшей степени. Между тем, видя, что хозяин говорит вполне серьезно, я продолжал свои расспросы.

— И к чему же он испытывает страсть? — осведомился я.

— К Роланду, — ответил г-н Мартино.

— К Роланду? — переспросил я, решив, что ослышался.

— К Роланду, — с крайне удрученным видом подтвердил г-н Мартино.

— Вот как! — воскликнул я, начиная думать, что хозяин смеется надо мной. — Сдается мне, любезный господин Мартино, что мы говорим, не понимая друг друга. Кама испытывает страсть к Роланду: что это значит?

— Вы когда-нибудь были на Молу? — спросил меня г-н Мартино.

— Перед тем как вернуться, я как раз был там у самого маяка.

— Ах, это не то время.

— Что значит не то время?

— Ну, чтобы вы поняли, что я хочу сказать, вам стоило бы сходить туда вечером, когда выступают импровизаторы. Вы когда-нибудь бывали там вечером?

— Каким образом, скажите на милость, я мог быть там вечером? Я приехал сюда только сегодня утром, а сейчас два часа пополудни.