Сперонара - [152]
Гаэтано молча выслушал это предложение и побледнел; наконец, видя, что Джельсомина с тревогой ожидает его ответа, он воскликнул:
— Завтра?! Завтра?! Завтра я не могу, это невозможно.
— Невозможно! Почему?
— Я договорился с двумя англичанами отвезти их на острова; вот отчего я расстроился. Мне придется покинуть тебя на неделю, а то и больше, Джельсомина.
— Тебе придется покинуть меня на неделю, а то и больше?! — вскричала Джельсомина, хватая Гаэтано за руки и словно пытаясь его удержать.
— Они предложили мне сорок дукатов за эту поездку, а мне до того не терпелось пополнить сумму, которую требует твой отец, что я согласился.
— То, что ты мне сказал, это правда? — спросила девушка, впервые усомнившись в словах своего возлюбленного.
— Я клянусь тебе в этом, Джельсомина, а после моего возвращения, что ж, мы подумаем, как исполнить то, о чем ты меня просишь.
— То, о чем я тебя прошу?! — вскричала изумленная девушка. — Боже правый! Разве это я тебя прошу? Разве это я тебя тороплю? Ты сказал, что я прошу, тогда как мне казалось, что я лишь согласилась... Мы что, больше не понимаем друг друга, Гаэтано?
— Напротив, Джельсомина, однако ты не веришь моим словам и хочешь все отдать только своему мужу. Ладно! Пусть будет так! После своего возвращения я сделаю то, что ты требуешь.
— То, что я требую! О Боже, Боже! — воскликнула Джельсомина. — Какая тень пролегла между нашими сердцами?
Затем, когда пробило два часа ночи, она протянула Гаэтано руку, надеясь, что он удержит ее хоть на минуту. Но Гаэтано, виновному перед Джельсоминой, было не по себе в ее присутствии: поцеловав руку девушки, он тотчас же спрыгнул на землю и промолвил:
— До встречи через неделю, Джельсомина.
— До встречи через неделю, — прошептала девушка, с тяжелым вздохом опуская жалюзи и глядя вслед удаляющемуся Гаэтано.
Гаэтано, очевидно, раскаиваясь в глубине души, дважды останавливался, намереваясь вернуться, чтобы сказать Джельсомине на прощание более нежные слова; девушка, надеясь, что он вернется, дважды живо подносила руку к жалюзи, уже готовая простить своего возлюбленного. Но на этот раз, как и накануне, злой гений Гаэтано восторжествовал, и молодой человек, уходивший все дальше от Джельсомины, скрылся за углом.
Девушка продолжала стоять возле окна с опущенным жалюзи до тех пор, пока не рассвело; лишь после этого она, не раздеваясь, бросилась на кровать.
Около трех часов пополудни, когда старый Марио только что отправился по своим делам, тот же самый еврей, что уже предлагал Джельсомине бриллианты, с очередным ларчиком вошел в ее дом. Девушка сидела, положив руки на колени и склонив голову на грудь, погруженная в столь глубокие раздумья, что она даже не увидела, как он вошел, и заметила его присутствие, лишь когда он оказался рядом с ней. Она взглянула на незваного гостя, узнала его и вздрогнула, как будто дотронулась до змеи.
— Чего вы хотите? — вскричала она.
— Я хочу спросить, — ответил еврей, — что, Гаэтано по-прежнему ничего не нужно, кроме вашего венка из жасмина и дафний?
— Что вы хотите этим сказать? — воскликнула девушка.
— Я говорю, что парень очень честолюбив и горд; как знать, не надоел ли ему этот простой головной убор и не отправился ли он в одно прекрасное утро на поиски более дорогого венка.
— Гаэтано любит меня, — сказала девушка, побледнев, — и я уверена в нем так же, как он уверен во мне. К тому же он не стал бы меня обманывать, у него для этого слишком широкая душа.
— Настолько широкая, — со смехом произнес еврей, — что в этой душе хватит места для двух возлюбленных.
— Вы лжете, — заявила девушка, стараясь придать своему голосу уверенность, которой у нее не было, — вы лжете, оставьте меня.
— Я лгу?! — воскликнул еврей. — А что, если, напротив, я представлю тебе доказательство того, что сказал правду?
Джельсомина посмотрела на него, и в ее глазах читалась невыразимая тревога, свойственная ревности; затем она тряхнула головой, как бы не веря голосу собственного сердца, и сказала:
— Не может быть, не может быть.
— И все же, — продолжал еврей, — сегодня вечером он не придет; он не придет и завтра, он не придет и послезавтра.
— Он уезжает сегодня на острова.
— Он тебе это сказал?
— Господи, разве это неправда?! — воскликнула девушка, и ее лицо исказилось от невыносимых страданий.
— Гаэтано вовсе не уезжал из Палермо, — сказал еврей.
— Но он уедет сегодня вечером? — с беспокойством спросила Джельсомина.
— Он не уедет ни сегодня вечером, ни завтра, ни послезавтра: он останется здесь.
— Он останется! И зачем же он здесь останется?
— Зачем? Я вам сейчас скажу. Чтобы наслаждаться любовью с одной прекрасной маркизой.
— Кто эта женщина? Где эта женщина? Я хочу ее видеть! Я хочу с ней говорить!
— Зачем тебе эта женщина? Это Гаэтано тебе изменяет, это Гаэтано тебе следует отомстить.
— Отомстить?! Но как?
— Отплачивая ему неверностью за неверность, изменой за измену.
— Уходите! — вскричала Джельсомина. — Вы подлец!
— Вы меня гоните? — спросил еврей. — Я ухожу, но вы меня еще позовете.
— Никогда!
— Меня зовут Исаак; я проживаю на Салита Сант'Антонио, в доме номер двадцать семь. Я буду ждать ваших распоряжений и приду опять.
