Рассказы и эссе - [51]

Старушка вспомнила, как в детстве архитектор-француз, гостивший в их семье, хвалил ее французское произношение. Впоследствии ей ни разу в жизни не пригодилось знание этого языка, и оно постепенно испарилось из памяти. «У нее был учитель», «Она ходила в сад». И все предложения были в прошедшем времени. Она слушала музыку. Ждала: «А ты слушаешь музыку?» — и не написалось. Вместо этого: «Ученики усердно трудились». Старушка откинулась на спинку кресла и стала смотреть поверх экрана. Неожиданно в памяти ее всплыла мелодия. И пошел ей навстречу ее изящный отец. Вырвав телевизор из сети, она бросилась ничком на кровать.

Всю ночь старушка бредила. Мучилась и собачка. Старушка встанет — вскакивала и она. Старушка задремает — дремала и собачка. И тогда Жужу как всегда снилось море, но море было неспокойное, хмурое, немое. Наконец заговорило местное радио, возвещая начало нового дня. Старушка дотянулась и выключила его. Тускло взглянула на собачку.

Бесконечная ночь кончилась, рассвело. Жужу нервничала: пришло время завтрака, но она и не думала об этом. Долго они еще пробыли в безмолвии. Наконец собачка почувствовала человека со стороны комнаты, откуда было видно море. «Кто там? Кто там? Кто там?» — бросилась она к двери, в надежде, что пришла помощь. Но дверь в прихожую проникнуть она не могла. А там действительно стучали. «Сейчас!» — отозвалась старушка. И с трудом встала. Собачка никогда не видела ее такой бледной. Накинув халат, хозяйка пошла к двери. Когда она открыла дверь в прихожую, собачка, жалобно пища, бросилась вперед нее. Хозяйка, держась за стены, дошла до входной двери. Это была Галина Тимофеевна.

«Хозяйка заболела!» — сказала ей по своему собачка. Заболела, когда испортился граммофон.

— Что ты лаешь, Жужу? — спросила гостья и, наклонившись, погладила собачку. — Не узнала меня?

«Я хочу ей о хозяйке сказать, я встревожена, а она сюсюкает!» — возмутилась собачка.

Галина Тимофеевна отправилась за врачом и некоторое время ее не было. Вскоре собачка выбежала на возню у дверей.

— Той-терьер! — воскликнул врач, которого привела Галина Тимофеевна, не скрывая любви к собакам.

Он поправил очки, нагнулся и попытался погладить собачку. Жужу не огрызнулась, но тут же отскочила в сторону, давая понять, что ей не до нежностей.

Сначала просунулись в дверь, потом зашли старушкины соседи, любительница телевизора с мужем. У входа в спальню они завозились: мужчина хотел, чтобы известного в городе доктора в комнату пропустил именно он и, отстранив жену, притиснулся к двери и поклонился, приглашая его войти. «Разрешите!» — сказал доктор, и, обойдя его, боком вошел в дверь. Предупредительность мужчины осталась незамеченной и поэтому он хмуро посмотрел на жену.

Доктор сел у изголовья больной и стал ее осматривать. Послушав ей сердце и легкие, измерив давление, он поднял голову, обвел взглядом Галину Тимофеевну, мужчину и жену, выглядывающую из-за его спины, убедился, что они замерли в ожидании его слова и заговорил:

— Как врач…

Все согласно кивнули.

— … Как врач я не могу не думать о гипертоническом кризе…

Народ закивал.

— Но, — он взглянул на отрешенное лицо больной, — если принять к сведению, что недуг сопровождается тошнотой и расстройством желудка, то убеждаемся, что на сей раз мы имеем дело с обыкновенным пищевым отравлением.

Слушатели еще усерднее закивали. «Правильно!» — не выдержала соседка и тут же густо покраснела. Муж строго обернулся на нее. Доктор кивнул, то ли тому, что женщина сказала, то ли тому, что муж строго оглянулся на нее.

— Правильно! — поправил жену сосед.

Старушка что-то попыталась сказать, но вместо этого получился невнятный стон. Доктор внимательно склонился к ней. Но старушка ничего не выговорила. Тимофеевна вопросительно посмотрела на доктора. Доктор поспешно застегнул полы халата. Старушка снова застонала и приподняв руку, попыталась жестом что-то сообщить. Люди не поняли ее и обратились к доктору в надежде на диагноз. «Я же говорил!» — сказал он и встал. Люди не поняли, что из сказанного им он сейчас имел в виду, но все же кивнули. Старушка снова сделала жест рукой. Доктор неторопливо, но с досадой собрал инструменты в чемоданчик. Вдруг собачка, лая, подбежала к граммофону. Старушка снова что-то попыталась сказать, но вышел только стон. Жужу кружилась вокруг граммофона, лаяла и имела сообщить что-то. «Той-терьер, японская порода», — пробормотал доктор и сердито направился к двери. Люди вскочили.

— Галина Тимофеевна, вы наверное останетесь с больной… Две таблетки анальгина, не забудьте резерпин, и это, что я выписал, но прежде всего, — он пронзил взглядом собачку, продолжавшую с лаем носиться вокруг граммофона, — это покой, покой и еще раз покой! — и, отвесив общий поклон, он поправил очки и, собирая полы халата рукой, в которой держал чемоданчик, вышел в прихожую.

— Вот это врач! — сказал сосед, не глядя на жену.

— Тут же выставил диагноз, — ответила она мужу, и взглядом, и тоном своим извиняясь перед ним. Муж, показывая, что он ей все забыл, а теперь думает о другом, сказал:

— Почему эта собака все вокруг патефона бегает?