Рассказы и эссе - [49]

А разговаривает старушка только с Жужу. На работе почти не говорит, особенно с тех пор, как ушла на пенсию Галина Тимофеевна, с которой она проработала тридцать пять лет. И если кто к ней обратится, она старается ответить как можно более точно и кратко, и еще ниже склоняется над работой, показывая, что больше говорить не намерена. Сослуживцы, зная ее характер, обращаются к ней только когда надо спросить по правописанию. «Анна Михайловна, «тоже» вместе, или раздельно?». «Контекст». «Такой-то». «Вместе». И больше ничего. Тимофеевна, бывало, не только ответит на вопрос, но всегда разъяснит правило, но сослуживцы только взглянут на нее исподлобья, как глядит на всезнайку человек, которому в жизни ни разу не повредило отсутствие знаний. А старушка догадывалась, что коллегам ее был чужд закон перехода от общего к частному, потому что они привыкли рассуждать не понятиями, а фразами; даже когда они помнили правила, им не хватало самостоятельности и риска, чтобы применить их к каждому соответствующему случаю.

Вот собачка, улучив момент, когда песня закончилась, скалит зубы и ворчит. «Ты проголодалась, милая Жужу!» — говорит старушка, переворачивая пластинку, и только потом направляется на кухню, и собачка вприпрыжку следует за ней.

Готовя пищу собаке, старушка разговаривает с ней, а собачка, кивает головой. «Что, Жужу? Проголодалась, небось, глупышка!» Собачка кивает. «Тебе, значит, окорочка?» Собачка кивает. «Нет, только не весь кусок. Я ведь тоже человек». Собачка кивает. «Ты же знаешь, что старушке тоже надо есть!» Кивок. «Не поест — умрет старушка». Кивок. «Кто тебя будет кормить, когда умру, кто о тебе позаботится?» Кивок. «Пожалеешь меня, когда умру?» Собачка кивает.

Говорит о смерти старушка лишь по старушечьей привычке, потому только, что эта тема вошла в ее речь, как это случается у всех пожилых людей. Не то, чтобы старушка вовсе не боялась смерти, но смерть не стоит еще перед ее глазами так отчетливо, чтобы устрашать и занимать ее мысли. Неизбежность смерти понятна ее уму, но не сердцу. Может быть, страх смерти и лежит на самом донышке ее души, может быть, она потому и боится тишины, что оно ощущается как мгновенный призрак смерти, но это ощущение пока не перешло в сознание, не стало мыслью. Да, она недолюбливает часы, догадываясь, что они отсчитывают уже в зоне конца, но ее дни схожи друг с другом, как ежедневный путь стрелок по кругу. Много лет без изменения, без перебоя: на работу, на работе, дорога оттуда домой, квартирка, собачка, телевизор и граммофон, портрет на стене, пять-шесть лекарств перед сном, местное радио, незнакомый по жизни отец во сне.

Вот, на экране, улыбаясь, говорит мужчина. Над ним надпись «Новости». У него такое выражение лица, словно задался целью именно старушку убедить в том, что говорит истинную правду. Но она не может его слышать. Вот он, очевидно закончив фразу, чуть-чуть придвинулся вперед, направил на старушку твердый взгляд и очаровательно улыбнулся. Ни печали, ни задумчивости нет в его глазах. В его глазах читается лишь то, что те несколько мгновений, пока он не исчезнет с экрана, он должен замереть и удержать на лице выражение лица. Он испаряется и появляется цех, где расплавленная сталь льется в огромные ковши. Стоят двое, оба в одинаковых касках, только видно, что один из них только что нахлобучил свою каску, но одет как гость, а его собеседник в робе, промасленной и блестящей. Одетый с иголочки сует микрофон тому, что в робе. И тот, что в робе, поворачивает свое утомленное лицо. Потом говорит, уставившись в пол. Этот кивает, поддакивает, даже как бы торопит собеседника, заранее зная, что тот собирается сказать. Затем и он, одетый с иголочки, поворачивается к нам. Он говорит вдохновенно. Но и этот, как и сидевший намедни под «Новостями», подозревает, что старушка не слышит его.

Старушке в наследство достались только этот граммофон и кресло. Остальная утварь сгорела при пожаре именья дяди. Но только что это за граммофон! Он называется «Лондонская собачка». Такому названию он обязан эмблеме, вправленной в корпус: изображению собачки у граммофонной трубы с надписью «His masterli voice» (его мастерское звучание) старой фирмы, существующей до сих пор — RCA-Victor. Граммофон старушки произведен в начале века. Корпус у него из синей карельской березы, уголки инкрустированы медью, труба раскрашена семью цветами радуги в природной последовательности и сверху покрыта лаком. Лак теперь уже мелко потрескался, напоминая старую живопись. В комплект входит и стульчик, тоже из карельской березы. И большинство пластинок у старушки фирмы RCA-Victor. Как давно они крутятся под иглой, тем более, что граммофон у нее постоянно работает, но пластинки и по сей день не износились, не утратили своего мастерского звучания. Сам граммофон до сегодняшнего дня работал без починки. Но не будем спешить с прошедшим временем. Работает… Чуть было не сказал: как часы. Если нам хочется отметить хорошую работу, сравниваем с часами, словно часы — самые преданные из всех предметов, когда-либо служивших человеку. Я и старушка не согласны с этим: мы оба недолюбливаем часы.