Рассказы и эссе - [41]

«Ладно, ладно, Володя, не кипятитесь!» — сдался добрый восьмидесятилетний режиссер, не желая никакого бунта на съемочной площадке, тем более на глазах у будущих кинематографистов. И поставил новую задачу перед актером и оператором. Теперь Волоха должен был бежать так, как действительно в жизни бежали и бегут не только жертвы апартеида, не только негры, но и вообще все, кто бежит: очертя голову, но передом. Модный же оператор — снимать его, мчась впереди на съемочной коляске. Естественность плюс технический прогресс в очередной раз помогли урегулировать конфликт. Так бы всегда и везде!

Выкатил бы сразу коляску ваш восьмидесятилетний — и было бы изначально все в порядке, скажешь ты, читатель. Но не все сразу.

ПОЖИРАТЕЛИ ГОЛУБЕЙ [13]

1

Приехали на велосипедах. Устроились. Буду вести дневник.

Санаторий отличный: голодай, никто не помешает. Мы с другом платим только за двухместный номер, на довольствии, естественно, не стоим и санаторных процедур тоже нам не надо. У нас свой врач. Нас лично консультирует по телефону ленинградский профессор Нейман В. И. Профессор сам выехал с учениками на свою дачу в Петродворце и вошел в пятнадцатидневное голодание синхронно с нами.

Мой друг сразу взялся за китайскую антологию. Друг увлекается Китаем всерьез. Это он подбил меня на лечебное голодание, познакомил с Вениамином Иосифовичем.

Встали с рассветом. Солнце теплое и ласковое, несмотря на середину осени. Чувство голода есть, но его превозмогать даже приятно. В окно — вид на самшитовую рощу и бухту. Очень красиво. Голубь садится на подоконник и что-то клюет. Сначала показалось — дикий, потом вижу: обычный голубь мира. Я привыкаю к нему. Иногда мы встречаемся взглядами, если можно так выразиться.

До обеда купались в море. Потом прогулка по набережной и самшитовой роще. На велосипедах выезжаем вечером. Вениамин Иосифович этих удовольствий лишен, зато он может любоваться прекрасными фонтанами Петродворца, которые еще не выключили, как он сообщил нам утром по телефону.

В отличие от друга, на длительное голодание я решился впервые. Мне труднее. Друг оторвался от антологии и перехватил раздраженный взгляд, который я бросил на глупого голубя на подоконнике, я боялся, что он начнет иронизировать, но он только мучительно улыбнулся. При совместном голодании необходима взаимная деликатность.

* * *

Учитель был прав. Сегодня четвертый день голодания, а уже со вчерашнего дня я совершенно не ощущаю голода. Оно исчезло, чувство голода.

Я полностью солидарен с другом, точно выразившим наше общее состояние, при котором класть в рот пищу так же противоестественно, как всовывать ее в ухо. Звонили Вениамину Иосифовичу. Он одобрил нашу программу, остался доволен наши, состоянием, но предупредил, что на 7-й, а также на 12-й день следует ожидать кризисов. Друг взялся просвещать меня в китайской мудрости. Интересно. Просто здорово. Всего этого я не знал…

* * *

Очевидно, оттого, что все сигналы восприятия при голодании обострены, начинается самая настоящая телепатия.

Я как-раз спугнул с подоконника голубя. И вспомнил ни с того, ни с сего пенсионера, который кормит голубей в бывшем парке Сталина в Сухуме.

— Глаза у него какие-то злые… — тут же произнес друг.

— Что ты сказал.

— Глаза у старика очень злые, — простонал мой друг.

— Да, — ответил я. — Я слыхал, что он ест своих голубей.

* * *

Опять этот проклятый дождь. С утра неохота вставать с постели. Сегодня 7-й день. Приятель надоел мне со своей китайской поэзией. Он как раз сейчас ушел звонить Вениамину Иосифовичу. Хотя была моя очередь торговаться с этой хамкой-телефонисткой. Китай! Собственно говоря, что мы можем знать о Китае. У тех, кто пограмотнее, вроде моего приятеля, сведения идут дальше Маоцзэдуна, хунвейбинов, заплыва через Хуанхэ и черовядения. Они еще знают, что Ван Вей и его ученики Ли Бо и Ду Фу — великие поэты эпохи Тан. Ну, и мне это известно. Только это знание забавляет меня и не более. Ведь читали-то мы в переводе Гитовича. Привязанные к примечаниям. Мучительно закладывая палец в конец книги. Странное это занятие: переводить с китайского рисунка на русские слова. Вернулся приятель. Он спугнул птицу с подоконника. Я бы на его месте запустил в нее «Антологией китайской поэзии».

* * *

Сейчас, к вечеру, с приятелем мы помирились. Нет, так нельзя. Надо сдерживать эмоции. Все чувства обострены. Можно и рассориться из-за пустяка. Кризис, о котором предупреждал Вениамин Иосифович, налицо. На неизменного голубя на подоконнике я смотрю уже с жадностью, воображаю его зажаренным почему-то в привокзальном павильоне, и улыбаюсь.

Приятель заглядывает в мои жадные глаза, что-то вычитывает в них и кивает:

— И ты тоже в привокзальном? — выдавливает он из себя слабым голосом.

Голубь поспешно упорхает с подоконника.

* * *

Терпеть не могу чудаков. Вот и сейчас лениво промелькнул перед глазами образ пенсионера, который с головой уйдя в вымазанный пометом плащ, весь облепленный голубями, просиживает дни в бывшем парке Сталина.

* * *

Кризис миновал. Вот и миновал кризис-то. Связались с консультантом, который подтвердил, что и у него было то же самое, вплоть до навязчивых мыслей о мясе, от которого профессор отказался давно и решительно. Он пошутил, что благодаря опыту частых и длительных голоданий, эта навязчивая идея мяса не выражается у него в столь агрессивной форме, как у нас с голубем, и назвал такое явление остаточным синдромом, истекает восьмой день полного голодания плюс неделя вхождения в голодание.