Дмитрий Сорокин
Блуждающий лифт,
или Больные Связи.
повесть
1.Дом Моих Друзей.
В который уже раз вхожу я в этот дом. Это дом ,где мне всегда уютно, ибо это - дом моих друзей. Трёхподъездная кирпичная пятиэтажка, и мне нужен средний подъезд, последниий этаж. Иду. Странно, раньше здесь была многопролётная каменная лестница, теперь же- замшелая деревянная. Причём, замечаю я задним числом, начинается она задолго до подъезда,и идет сплошняком, минуя остальные этажи с полуразрушенными лестничными площадками, прямо на пятый. Поднимаюсь. Чем выше, тем хуже сохранились ступени, тем сильнее скрипит и раскачивается эта странная лестница, тем сильнее встречный ветер, дышащий в лицо сыростью и болезнью со странным запахом. Игнорирую предупреждения. Поднимаюсь выше. Навстречу пролетает стайка странных птичек, врочем, возможно, это летучие мыши. Ещё вчера всё было по-другому. Площадка, приоткрытая дверь.И паутина, влажная зеленая паутина, она везде. Вхожу. Дом моих друзей. А вот и они сами. На диване, раскинув руки и выкатив глаза, лежит человек. Волосы его всклокочены, лицо покрыто слоем красных чернил, безумные глаза обведены широкими белыми кругами. Это Илья. Я не сразу узнаю его. Он брызжет слюной и орёт сорванным голосом:
- Дерьмо! Вам не понять ничего, потому что кругом одно дерьмо! Я и сам ни хера не понимаю! Дерьмо!!
Его никто не слушает.В кресле сидит Юрик. На нём дурацкие очки, он пытается смотреть видео, но видно, что он ничего не понимает.В углу дивана склонился над полком пластилиновых фигурок, расставленных на журнальном столике, Ашот. Он творит и ему ни до чего нет дела.В туалете горит свет и на кухне кто-то гремит посудой. Кто там может быть,я пока не знаю. Вся комната затянута этой жуткой паутиной, которую я уже видел на лестнице,и мои друзья покрыты ей, более того, меня самого облепляют зловонные клочья и я чувствую, как споры проникают сквозь мою кожу. Пытаюсь осовободиться, но ничего не получается. Поздно. Ладно, попытаюсь тогда хотя бы разобраться в том, что происходит. Илья окончательно сорвал голос и уже почти не кричит,так что можно разобрать произносимые им слова.
-...и вот тогда ты понимаешь, насколько вся эта канитель бессмысленна. Смотри, вот я прихожу к тебе в дом и говорю: ты - говно. Ты или бьёшь мне в репу, или пытаешься понять, почему я так тебе сказал.Но чаще бьёшь. И в результате многие вещи остаются невыясненными и непонятыми. И это не потому, что ты-говно, хотя скорее всего, так оно и есть, а потому, что я тебе не смог объяснить.А объяснить я не смог, точнее, не захотел, после того, как, выдвинув тезис, получил по морде.
- Хорош тезис! - всупил в разговор Юрик,и в воздухе замелькали его пальцы. - в приличном обществе за такой тезис голову оторвать могут.
- Да дерьмо это всё - Илья снова взял на себя инициативу,и чем больше он говорил, тем сильнее обволакивала его паутина и трескалось и разрушалось его страшно раскрашенное лицо,- и ни хрена вы не понимаете и не поймёте, потому что в голове дерьмо и всякий хлам...
-Друг мой,- над моим правым плечом возникло усатое лицо Никиты,концентрация дерьма в обсуждаемом объёме невозможна, так как в противном случае пришлось бы сказать то, что я говорю уже много лет: весь мир - это одно большое дерьмо.
- А я никогда с тобой по данному вопросу и не спорил - буркнул Илья, Никита ослепительно улыбнулся и исчез.
Паутина опутала меня всего, я был упрятан в тонкий липкий зелёный дурно пахнущий кокон. Играла камерная музыка Майкла Наймана, и друзья мои ,сами скрытые паутиной, теряли очертания и, разваливаясь на куски, таяли в воздухе. Изумрудные спирали свивались вокруг меня, словно стремясь оградить от чего-то, огромные хищные цветы, пахнущие женской плотью, набрасывались на моё теперь уже беззащитное тело, кусали и жалили меня, сладострастно вскрикивая при каждом прикосновении. Невыносимо громко,на грани восприятия музыки, за которой начинался уже сплошной рёв, зазвучала фуга Баха в исполнении органа и трубы. Налетел ветер, разбуженный этой величественной музыкой, разбил спираль, охранявшую меня и ,скатившись кубарем по всё той же странной лестнице, я растянулся без чувств на асфальте. Но ветрило и тут не дал мне спокойно умереть. Он снова поднял меня, закрутил в вихре и понёс, понёс в какие-то очередные неведомые дали. В окружающем вихре, на пороге между бредом и смертью, мне померещилось лицо Лены. Губы её шевелились, но слов я не слышал...
...Пожара не было, но пожарные машины в изобилии кружили вокруг тридцатиэтажного здания, никогда мною раньше не виденного. Мела сильная метель, только силуэты и мигалки пожарных машин были видны в этом молоке, и шум их моторов был единственным звуком, который я мог слышать. Холодно. Очень. Придётся туда войти, так как это, кажется, единственное в этой местности здание. С этой стороны входа нет, и нет даже выхода. Обхожу. С этой тоже всё глухо. Обхожу. А, вот он, вход-выход, и широкая ледяная дорожка ведёт к нему. Какие-то странные дети катаются по этой дорожке, на них ужасные пальто и шапки, какие я сам носил в детстве, этакий шедевр советской лёгкой промышленности 60-70-х годов.Они разбегаются метров за сорок от дверей и быстро скользят ко входу, а там ,изловчившись, хватаются ручонками за тонкую трубу, идущую по верху, и продолжают скольжение, держась за неё, пока не упираются в стену. Труба явно тёплая - от неё идёт пар. Она ,судя по всему,плохо закреплена, и, пропуская каждого сорванца, сильно раскачивается. Раскачивается, раскачивается...оп! Оторвалась! Хлопнул выстрел, потянуло порохом.Я вбежал в холл. Мальчишка не доехал до стены каких-нибудь три метра. Он лежал, как-то неестественно вывернувшись,и из маленькой аккуратной дырочки в его виске текла кровь. В динамиках, располженных по углам холла свистнуло, затем кто-то прокашлялся и произнёс хорошо поставленным сухим баритоном:
