Рассказы и эссе - [19]

Платье Моники как национальная хоругвь

На амурные истории американского президента, из-за которых так сильно досталось Багдаду, не может ПСЧ (постсоветский человек) реагировать иначе, как восклицанием: «Во, блин, живут, а я тут вкалывай!». А громкие слова о том, что американский народ должен знать, куда идут его деньги и. т. д., действуют на ПСЧ, так много настрадавшегося в последние годы от популистских слов и их произносящих, лишь определенным образом.

В ответ на расследование президентских похождений, стоивших «налогоплательщикам» (кавычки встали тут непроизвольно) энных миллионов долларов, президент-повеса шарахает по Ираку сверхоружием уже миллиардной стоимости, хотя, если бы он мог, удар безусловно был бы нанесен не по радарам Хусейна, а по тому дворцу правосудия, где этот зануда-Кеннет просиживает. И этот поступок, так же, как и тот, что совершён, встретил бы у нас ворчливое понимание.

Тем более, что тут у нас прокурор — отрицательный персонаж блатных песен, способных выудить мужскую скупую слезу у любого ПСЧ, буди он хоть уголовник, хоть академик.

Расклад против Билла

Бывший охранник Клинтона дает, как говорится, полный расклад об адюльтере пятилетней давности своего шефа, своего благодетеля. И народу предлагают возмущаться шалостям Билла, а не предательству сего охранника, который его сдал ради шумихи вокруг своего имени. А Билл, надо полагать, ему верил. А что бы делал этот бравый парень, попади он под пристрастный допрос, который угрожал и угрожает ПСЧ в его повседневной жизни ежедневно и ежечасно, — допрос, кстати, совсем без адвоката. Не говоря уже о том, как к этому должен относиться некий советский служивый, которому приходилось совершать чудеса самоотверженности и храбрости, выполняя приказ и оставаясь анонимным, т. е. заранее осознавая, что ему предстоит унести свою тайну в могилу, скрыв ее даже от жены и детей.

Далее. Еще понятно, когда заставили запеть Монику. В конце концов она — женщина (не при феминистках будет сказано), страдавшая от того, что «в ее жизни было мало перца». А таперича и перцу как в трюмах Магеллана, и баксов хоть отбавляй (хотя она в них и раньше не нуждалась, но в Америке культ self made man), и прославленности на всю Америку и на весь мир (хотя Америка уже есть весь мир для самодостаточного американского народа).

Душу ПСЧ как раз больше возмутят тщеславные политики, вынудившие девушку вытащить на свет Божий сокровенное платье. Она хранила-то платье не для того, чтобы годы спустя протянуть его Кеннету. А копающиеся во все этом во имя того, чтобы укрепить чистоту нравов у правящих верхов и не ведали, что превратят это платье с пятном в поруганную национальную хоругвь.

И совсем иное дело та уже немолодая дама, спустя года по случаю вспомнившая о скабрезном предложении Клинтона и в запоздалом возмущении оценившая в 1,5 миллиона баксов не что иное, как свои честь и достоинство. И тут ПСЧ скажет, будучи воспитан в советской школе, зато на дворянской литературе, что честь и достоинство, коли они есть, то не имеют цены, а ежели, — собьется даже ПСЧ на высокий стиль, — на них есть цена, то это уже не честь и тем более не достоинство.

Претензии к Саддаму Хусейну и наказания, применяемые, в общем-то, к государству, расположенному на другом полушарии, и его народу, так же гипертрофированы, как цена за честь и достоинство фурий, которых натравили на американского президента. Так мыслю я, родившийся и выросший в стране, где люди и не мечтают о такой роскоши, чтобы честь и достоинство защищались судом, но при этом все население от мала до велика осуждает ввод войск не только в Афганистан, но и в Чечню.

Happy-end & OK

Америка, желает она этого, или не желает, предстает перед здравым и изощренным рассудком ПСЧ в качестве чудаковатого, ненашего, но зато безумно богатого выскочки. Конечно же наш народ об Америке ничегошеньки не знает. Даже наши юмористы, глазами которых ПСЧ привык смотреть на мир, возвращаясь из поездок в эту страну, могут рассказать жадно внимающей ей аудитории лишь байки, которые она могла слышать там от своего же брата, чуть раньше него приехавшего в Америку.

Но какой бы другой ни была Америка, наверняка простые люди там больше заботятся о том, кто у них шериф, кто окружной судья и кто пастор в своем Твин-Пиксе, чем кто у них президент в стране. Можно себе такое позволить в благополучной стране. В пятилетку раз население призывают на шумные президентские выборы, убеждая его в том, будто бы оно выбирает славного парня, такого же, как большинство американцев. Но обыватель, составляющий абсолютное большинство и избирателей и налогоплательщиков, как и положено в благополучной стране, не может верить в это искренне. Он знает, что власть имущие не станут жить той же моралью, что и он. Ибо ступени к вершинам власти так круты, что легче взбираться по ним, опершись на посох надежды стать хоть немного выше закона. Все слегка учили историю: много было диковинного в тысячелетней истории, но нигде и никогда не изобретали прозрачных спален для властей.

Как тут не вспомнить Венечку Ерофеева, между Павловым Посадом и Назарьево воскликнувшего об Америке: «Свобода так и остается призраком на этом континенте скорби». Как не скорбеть в душе, если ты должен постоянно улыбаться и восклицать «ОК!», а все фильмы, которые смотришь, кончаются happy end'ом. Вот ПСЧ, например, ни за что не уступит с таким трудом завоёванное им право на грусть. ПСЧ помнит, с каким боем лучшие люди боролись за право на эту самую грусть, как дерзко убивали его любимые литераторы своих героев, рискуя не менее всамделишних убивцев. В СССР даже жанр в кино такой в своё время восторжествовал — грустная комедия. Она порою была не смешна, порою и не комедия вовсе, но грустная была от начала до конца. И ПСЧ не предаст эту свою юношескую любовь.