Профессор Влад - [78]

Прежде чем вновь уединиться с Катей в спальне, Гарри щедро выделил «молодым» свежий комплект постельного белья: как я и ожидала, нам со Славкой отдали на откуп гостиную. Венец безбрачия сошёл с альбиноса на удивление легко: лишь однажды в ту ночь я испытала жуткое, паническое, почти суеверное чувство — когда увидела у себя на груди белую Славкину голову, показавшуюся мне в темноте серебристой стариковской шевелюрой. А так, в целом, всё было замечательно — и наутро все признали, что вечеринка удалась на славу («на Славу», — с ухмылкой шепнул мне Гарри, чей рот едва заметно кривила нежнейшая судорога).

Настроение у всех было отличное; довольные кавалеры галантно вызвались проводить своих дам до метро. Славка, весело разбрызгивая кроссовками бурую оттепельную слякоть, сжимал мою руку; время от времени он останавливался, пропускал ненужных свидетелей вперёд и набрасывался на меня с бурной поспешностью, обхватывая губами всю нижнюю часть моего лица и бешено, неустанно вращая мускулистым, наждачным от курева языком. Шедшая об руку с Гарри Катя поминутно заливалась смехом — похоже, вечеринка и ей пришлась по нутру. Сам Гарри не в пример своим белокурым друзьям вёл себя сдержанно, — но я-то знала, что в эту минуту душа его поёт гимн счастливого облегчения: спасён! В общем, всем было хорошо, все ликовали… и только мне было как-то не по себе. Может быть, потому, что Славка и вправду мне нравился, я не могла отделаться от смутного чувства вины перед ним; чуть слышные, но противные голоса в моей голове назойливо шептали, что нынешней ночью я хитро, цинично, каким-то изощрённо-парадоксальным образом обманула славного парня.

4

Недели две спустя я стала замечать, что мой рейтинг среди однокурсниц растёт с бешеной скоростью: когда я пробираюсь к своему месту, наложницы провожают меня завистливыми взглядами, жрицы поджимают губки, а чинные матроны, склоняясь друг к дружке, шепчут: «Это она». И немудрено. Мне больше не было нужды, как многим из них, изощряться в сценарном искусстве, вплетая себя в долгие, романтические, заимствованные из дешёвых сериалов сюжеты: весь факультет и так уже знал, что «у Юлечки есть парень», — а что такое «встречаться со своим парнем» в контексте педвуза, можно, думаю, не объяснять.

Мой же вдобавок был персонажем ярким, заметным, даже пугающим. Едва ли не каждый вечер — к вящей зависти не столь везучих в любви пятикурсниц — он торчал в холле, дожидаясь, пока я спущусь, и убивал время весьма оригинальными способами. Самые знатные гетеры МГИПУ признали меня за свою, увидев однажды, как он — долговязый, развинченный, в чёрной потёртой косухе — дурным голосом орёт: — Психфак!!! — прямо в лицо какой-то чопорной жрице, зазевавшейся в опасной близости от деканата, и сопровождает этот клич как бы сурдопереводом, крутя у виска левым указательным пальцем и одновременно выбрасывая вперёд правый средний. Слово «психфак» он расшифровывал как «сумасшедший трах» и очень этим гордился.

Я и сама, бывало, умирала со смеху, стоя за колонной и тайком наблюдая, как он, растопырив длинные костлявые ручищи (зрелище это всегда напоминало мне фразу Ломоносова: «Широко простирает химия руки свои в дела человеческие»), гоняется по холлу за Космосёстрами с воплем: «Девчо-онки, я хочу вас трахнуть!!!» — а те, визжа, открещиваются растопыренными пятернями да прикрывают лица яркими адаптированными Библиями.

Со временем факультетский холл стал Славке тесен, и он расширил сферу своего влияния, приноровившись посещать лекции вольным слушателем; тут-то мне стало не до смеха — я не знала, куда деваться от неловкости, ибо руки у Славки так и чесались. Он не знал большего удовольствия, чем «доводить препа»: воткнёт, скажем, шило в карандаш и мерно постукивает-блямкает им о краешек стола, имитируя звук падающих капель. Раз от разу эта невинная шутка заставляла моих однокурсниц недоумённо крутить головами, а взмыленного педагога — метаться по аудитории в поисках фантомной раковины, пока, наконец, все не привыкли к странной акустической иллюзии и не перестали спрашивать друг друга: «Где это каплет?» Вот и я ничуть не удивилась, когда в один прекрасный день невидимая капель не прекратилась и после того, как обе Славкиных руки оказались у меня под юбкой — а, стало быть, физически не могли продолжать игру с шилом. Гарри с детства приучил меня к разного рода мистификациям — вот и теперь я была уверена, что имею дело с каким-то ловким фокусом, который мне даже неинтересно было разоблачать. Но вскоре оказалось, что Славка, в отличие от друга детства, натура вполне земная и предпочитает иллюзиям грубую реальность. Наутро, поднявшись в аудиторию, я с ужасом обнаружила, что новёхонький, только-только настеленный паркет стоит горбом, раззявив зубастую пасть в издевательской ухмылке; разгадка этого странного феномена поджидала меня вечером в холле — где, разразившись идиотским гоготом, сообщила, что, если отвернуть до отказа симпатичный вентиль на отопительной батарее, получается вполне натуральная капель.

Столь же изобретателен был Славка и в любви, и когда однажды отец, улёгшись на тахте с журналом, недоверчиво хмыкнул и пробормотал: — Так… а это что такое?.. — я чуть не поседела от испуга; но он тут же добавил: — А-а, это я по ошибке прошлогодний прихватил! — ФФууу, а я-то уж думала — наручники или резиновую насадку в виде драконьей головы!..